Та девушка - страница 12

Алексей Максимович пригладил большими пальцами рук свои усы и продолжил:

– И еще один случай в Москве, сам был свидетелем, – вызывает как-то Федя слугу и спрашивает:

– Я тебя к балерине К. посылал передать коробку конфет один раз. Так?

– Так, барин.

– А потом выяснил, что ты три раза ей конфеты подносил и все от моего имени. Что это значит?

– Барин! Коробка конфет стоит рубль, а она давала мне на чай три рубля… Вот я и решил подработать!

А. М. Горький и Ф. И. Шаляпин

– Федя хохотал так, – говорил Горький, – как могли бы хохотать тысячи лет назад лишь боги на Олимпе! Зубы сверкали, ноздри раздувались и трепетали… И это была гениальная классическая скульптура – смеющийся титан!!! – А вот еще: однажды за обедом в доме у Шаляпиных шел разговор о знаменитом итальянском оперном певце Мазини. После обеда сын Федора Ивановича Боря спросил:

– А что, папа, Мазини вправду был хороший певец?

Федор вздохнул:

– Мазини, миленький, был не певец. Это вот я, ваш отец, – певец, а Мазини был ангел!

Взял слово Федор Иванович:

– В начале певческой карьеры, я вдруг получил телеграмму из «Ла Скала» с предложением исполнить на этой сцене партию Мефистофеля в опере Бойто, и поначалу решил, что это розыгрыш, но, когда понял, что все серьезно, что меня не разыгрывают, страшно испугался. Чтобы театр отозвал свое приглашение, я назначил баснословный по меркам тех лет гонорар, в надежде, что контракт не будет подписан. Но в театре приняли мои условия.

– А на гастролях в Лондоне как-то исполнял партию Бориса Годунова. На одном из спектаклей в зале присутствовал король Англии. Видимо он был доволен моим исполнением и передал приглашение зайти в королевскую ложу. Пройти туда можно было только через зал. Ну, я так и пошел, прямо в гриме и в костюме только что сходившего с ума царя Бориса. В королевской ложе возникла пауза, король почему-то молчал. Тогда я, решивший, что монарх робеет перед величием русской музыки, заговорил с ним первый, чем нарушил этикет. Но король был так растроган, что мне все сошло с рук…

И Шаляпин, вдруг, смешался перед нами, разволновался, покраснел. Стало понятно – перед нами робкий великан, ставивший в тупик королей. В великом басе уживалось несовместимое: он был богемным и застенчивым одновременно, он был снобом и очень непосредственным искренним человеком.

И разговор подхватил Иван Бунин:

– Федор горячо хотел познакомиться с Чеховым и много раз говорил мне об этом. Я наконец спросил:

– Да зачем же дело стало?

– За тем, – отвечал он, – что Чехов нигде не показывается, все нет случая представиться ему.

– Помилуй, какой для этого нужен случай! Возьми извозчика и поезжай.

– Но я вовсе не желаю показаться ему нахалом! А, кроме того, я знаю, что я так оробею перед ним, что покажусь еще и совершенным дураком. Вот если бы ты свез меня как-нибудь к нему…

Я не замедлил сделать это и убедился, что все была правда: войдя к Чехову, он покраснел до ушей, стал что-то бормотать… А вышел от него в полном восторге:

– Ты не поверишь, как я счастлив, что наконец узнал его, и как очарован им! Вот это человек! Вот это писатель! Теперь на всех прочих буду смотреть как на верблюдов.

– Спасибо, на добром слове, – сказал я, смеясь.

Он захохотал на всю улицу.

Все стали просить Федора Ивановича спеть, но он отнекивался. Катя Желябужская умоляла, хоть как-то, самую малость показать свой голос. Федор Иванович встал, взял со стола большой хрустальный стакан, поднес ко рту и выдохнул: «Ха» – стакан разлетелся на мелкие осколки. – Все остолбенели!