Тайна без точки - страница 19

Собраны первые списки беременных от гражданского брака. Потом, когда потребовали справки от врача, из этого списка кое-кто исчез-испарился.

24 августа

Похороны словно подводят черту под горем. Наверное, кульминация страданий приносит облегчение и успокоение. Ритуальные прощания с подводниками стали пограничным рубежом между отчаяньем и возрождением.

Памятник, который стоит при въезде в поселок, ничем не отличается от сотен других – холодный гранит, строгие плиты. Всегда недолюбливали это торжественное место видяевцы, далеко стороной обходили и грибники. Почтение, граничащее с суеверностью, царит возле памятника «Подводникам, погибшим в океане». Сюда и привезли родственников – на этом месте был заложен камень героям «Курска». Склон был усеян горем и цветами, камень омыт самыми чистыми слезами, а плач и рыдания поднялись в сопки, застыв там незримым следом событий.

Затем все едут в губу Ара, где стоит корабль «Клавдия Еланская», нарядный, словно весенняя бабочка. На фоне строгих подлодок он кажется кружевным и воздушным. Причал на восьмом пирсе символически разделил жизнь надвое. Слева – атомный крейсер «Воронеж», такого же класса, как и «Курск». Справа – теплоход «Клавдия Еланская».

Из настоящего – только эта узкая бетонная полоска среди моря, соединяющая прошлое и будущее, жизнь и бессмертие, может быть.

Когда теплоход развернулся и плавно отошел от пирса, на «Воронеже» черные ряды моряков вскинули руки к козырьку. С высокого борта белого теплохода они кажутся игрушечными солдатиками. «Еланская» осторожно обходит подлодку – она сидит в воде низко и вся ее грозная сила скрыта морем.

Подводники развернулись вслед нашему кораблю – этот момент словно застыл в истории, даже чайки перестали кричать.

Ласковая вода залива медленно, словно нехотя, понесла теплоход в открытое море. И впервые все происходящее показалось мне чудовищным сном. Вот сейчас я проснусь и пойму, что подводных лодок не бывает на свете. Жизнь, настоящая жизнь – она вот такая, как на «Клавдии Еланской». А в тесном чреве подводной лодки – такой не может быть жизнь, такой не должна быть жизнь. И то, что произошло с «Курском» в лучшем случае – небытие, в худшем – ад кромешный. Быть может, ад вообще здесь, на Земле, а не где-нибудь в Аду?

Вода Баренца… Я видела это море разным: от глубокого синего до свинцово-леденящего. Но таким матово-бирюзовым – никогда. Неужели это Баренцево море? Такими безмятежно-спокойными бывают южные избалованные солнцем моря.

Что означает твоя очередная прихоть, Баренц? Что жертва принята? Что страданием искуплены земные страсти?

Никто не плачет на «Клавдии» – родственники стоят возле бортов бездумно и печально.

Плакать они будут потом. Странно тихо среди медноблестящей скорби. Когда мягко вступит оркестр, когда щемящий и торжественный «Марш славянки» разорвет сердца на мелкие осколки – тогда заплачут все. Даже журналисты.

Когда с героями будет прощаться страна, когда венки лягут на ложе скорби – тогда заплачет и вода Баренца. Из бирюзовой она вдруг почернеет. Может, это слезы окрасили ее в черный цвет?

Баренцево море славится своим переменчивым нравом, но чтобы так, в несколько минут измениться? В этом действительно было что-то мистическое.

Ни воя, ни крика. Лишь затаенные глухие стоны. Неустанно глядят глаза в эту черно-свинцовую муть. Как будто увидеть хотят сына, мужа, такого желанного.