– Все затоплено, а склеп стоит… простоит еще столетия, а может быть, тысячелетия… Нас не будет, а он останется. И сюда придут такие же, как мы, – задумчиво произнесла Вера. Прошлое, настоящее, будущее соединились в одно мгновение. Воздух внезапно озарился светом – она попала в разрушенную усадьбу, только в другое время.
…По комнатам бегали розовощекие дети – четыре девочки и один мальчик. Граф отдавал указания посыльным, молодая графиня в пышном нарядном платье держала на руках девочку лет четырех, как две капли воды похожую на отца: белокурую, с вьющимися кольцами волос, спадавших на плечи и украшенных белым бантом. Она весело улыбалась графу Лесьяру Ястребу и тянула к нему ручки.
– Августа, пойдем пригласим нашего папочку к чаю! – молодая графиня звонко рассмеялась – будто зазвенели колокольчики.
– Папочка! – воскликнула девочка.
– Что, моя хорошая? Заработался ваш папа! Если бы не мои хозяюшки, я бы вечно сидел голодным.
Августа взяла графа Лесьяра Ястреба за руку и степенно повела в столовую:
– Папочка, мы с мамой к чаю все приготовили… только я хочу тебе доверить одну тайну. Пообещай мне, пожалуйста, что не будешь меня ругать!
– Не буду, доченька. Рассказывай свою тайну.
– Обещай, что ты меня простишь! Мама сказала, что ты расстроишься, – тараторила не умолкая девочка. Потом остановилась и выпалила:
– Я разбила твою чашку! – из глаз текли ее слезы. – Папочка, я случайно!
– Разве чашка может быть дороже моей доченьки? – Лесьяр Ястреб погладил ее по светлым кудряшкам.
– Папа, давай я взамен чашки подарю тебе свою серебряную ложечку, ту, что вы мне с мамой подарили на трехлетие, – девочка схватила со стола свою маленькую ложечку и торжественно вручила ее отцу: – Папочка, это тебе подарок от меня! – она чмокнула отца в щеку.
Вера пыталась рассмотреть ложечку невероятно изящной работы: величественный лев важно восседал на кончике плетеной тонкой ручки; в некоторых местах она заметила иероглифы…
…Усадьба растворилась – серые мрачные стены склепа продолжали хранить свою тайну. Вера чувствовала себя опустошенной, ей хотелось назад, к дружному семейству – там было так уютно и по-домашнему!
– Почему Господь допустил такое несчастье? – тихо спрашивала Вера. – Я не верю, что Он об этом не знает…
– Знает… – услышала Вера голос Лесьяра Ястреба – он эхом разлетался над водой. – Таковы пути света – чашу страданий испивает идущий.
– Шурка, ты что-то чувствуешь? – Вера гладила высеченный на стене крест, с двух сторон обрамленный кованными квадратными фонарями. На крыше стоял крест еще бо́льших размеров, тоже каменный, местами раскрошившийся, будто его изгрызло зубастое безжалостное время. Сбоку выделялась серая овальная плита, вдавленная в стену: «Здесь покоится граф Лесьяр Светозарович Ястреб». Вера провела по древней надписи рукой – сердце ее наполнилось еще более сильной тоской и грустью. Она только что видела живого графа, полного жизни, энергии; ей казалось, он хочет совершить что-то важное, без чего потомки не смогут жить.
– Не вступай на ковер лжи! Он соткан из самых ядовитых нитей: сомнений, обид, безверия, слабости, отчаяния. Что бы ни происходило, будь сильной и выдержанной, – снова донесся до нее издалека голос Лесьяра Ястреба.
– Он был необычным человеком и, похоже, очень добрым, – Вера говорила с неохотой, будто свет, исходящий от Лесьяра Ястреба, может исчезнуть от ее слов.
