— Мастерскую ты видела, а за этой дверью — выход во внутренний двор, — объяснял
старик, ведя меня по узкому коридору. Он говорил монотонно, словно в последний
раз рассказывал об этом много лет назад. — Здесь кладовая, правда, она пустует
уже лет пятьдесят. Я давно живу один, и нет нужды закупать продукты в больших
количествах, — добавил он, невольно покосившись на мои громоздкие корзины,
словно они казались ему чем-то необычным в этом месте.
— А что здесь? — спросила я скорее для поддержания разговора, указывая на
старую облупившуюся дверь, краска на которой местами потрескалась, обнажив
тёмное дерево.
— Там был склад, — равнодушно проронил старик, махнув рукой в сторону двери,
— да сейчас он мне ни к чему, там разное барахло лежит, уже и не упомню что.
— Кухня, — изрек мастер, стоило нам подойти к следующей двери, и
широко ее распахнув, он жестом пригласил меня пройти.
— Красивая… — тихо сказала я, не закончив фразы: «была когда-то», и,
переступив порог в прошлом уютного и красивого помещения, осмотрелась. Сейчас
просторная и светлая комната выглядела заброшенной. Плитка на стенах местами
осыпалась, а по потолку тянулись трещины. На деревянных полках лежала тонкая
пелена пыли, скопившейся от долгого запустения. Давно потемневшая мебель и
обшарпанные шкафчики словно хранили в себе воспоминания о лучших днях, но
сейчас всё здесь нуждалось в основательном ремонте и тщательной уборке.
— Поставь уже эти корзины и садись, — проворчал старик, указывая на
колченогий табурет. Довольно проворно, несмотря на возраст, он подошёл к
грязной плите, покрытой потёками старого масла, и, взяв обеими руками тяжёлую
чугунную сковороду, смущённо добавил: — Не бог весть что, но есть можно.
— Давайте я помогу, — тотчас предложила я, шагнув к нему, но встретившись с
его строгим взглядом, замерла, послушно опускаясь на шаткий табурет.
— Сиди уже, — буркнул старик вроде бы сердито, но в его голосе
чувствовалась тёплая забота. Он поставил на стол тяжёлую сковороду, отодвинув в
сторону гору грязных тарелок, и пробормотал, — Джил, моя соседка, раз в неделю
приходит убираться… — затем, взглянув на меня, добавил, — небось, с утра пороги
обиваешь?
— Почти седьмой день, — ответила я едва слышно, чувствуя, как от тепла кухни
меня начинает клонить в сон, а веки тяжелеют.
— Оно и видно, что ноги едва держат, — мягко улыбнулся старик. — Ешь и
поднимайся в комнату, а завтра можешь приступать к работе.
— Давайте я хотя бы разберу покупки, чтобы продукты не испортились, —
пробормотала, стараясь подавить зевок.
— Сам разберусь, чай, не беспомощный, — ответил он с показной строгостью,
его взгляд стал твёрдым, но в уголках глаз мелькнул озорной огонёк, — половину
века один живу, как-то справлялся без твоей помощи, — и, лукаво улыбнувшись,
добавил, — меня тут все мастером Харви зовут.
— Эмилия, — представилась я, улыбнувшись в ответ.
Поздний обед или ранний ужин проходил в молчании, нарушаемом только тихим
стуком столовых приборов и легким потрескиванием старого кухонного очага. Еда
была незамысловатой — жареные яйца с помидорами и луком, но аромат наполнил
комнату теплом, а вкус оказался приятным, простым и сытным. Пара ломтей деревенского
хлеба дополняли блюдо, и на какое-то время эта скромная трапеза создала уют,
несмотря на обшарпанное помещение.
Я заметила, что мастер Харви слегка смущён, не привыкший к чужому
присутствию за своим столом. Он то и дело косился на меня, словно проверяя, как
я отреагирую на угощение, а затем быстро отводил взгляд, делая вид, что занят
едой. Его движения казались немного скованными, будто он пытался держаться
официально, но в тишине была какая-то неуклюжая доброта, непривычная для
человека, привыкшего к одиночеству.
