— Знакомый, что ли? — озадаченно нахмурился Прокоп.
— Это княжич Левашов. Грузите вот на ту телегу, — вдруг потребовала она.
— Ты чего это, девка, ополоумела что ли? Там раненых в больничку везут, — кивнул он в сторону соседней телеги. — А этот мёртвый.
— Нет, живой! — запротестовала девочка. — Несите скорее! — приказала она, и пёс поддержал маленькую знахарку заливистым лаем.
— Чего выдумываешь? Мёртвый он! — не слушали мужики и уже собрались трогаться.
Таяна коршуном вцепилась в упряжь, а Гром, перегородив лошади дорогу, угрожающе зарычал.
— Говорю, живой! Тётка Пелагея! — истошно закричала она. Услышав зов, женщина повернулась. — Они хотят Евсея живьём похоронить!
Оставив уже перевязанного ополченца, Пелагея направилась к телегам. Таяна с мольбой посмотрела на знахарку, и пёс, высунув язык, устремил на неё не менее подобострастный взгляд. Настороженно покосившись на собаку и на девчонку, Пелагея перевела глаза на окровавленного княжича и вздохнула. «Вот ведь душа горемычная… — с сожалением подумала она о Таяне. — Только привязалась к человеку, а он погиб. Как ей объяснить?» — растерялась знахарка, но всё же подошла к бездыханному телу ближе.
— Тётка Пелагея, он живой! Он не холодный! И не закостенел вовсе! Мертвяки такими не бывают! — горячилась девчушка.
— Так он под другим трупом лежал и не успел остыть, — объяснил Прокоп. — Да и времени не так много прошло.
Женщина нахмурилась и, прикоснувшись к шее воина, внимательно вслушалась, нет ли движения крови.
— Грузите к раненым! — неожиданно приказала Пелагея. — Девчонка права: жив княжич!
— Во дела! — вылупили глаза мужики. — Действительно, могли живого в могилу положить, — и тут же под радостный лай Грома перенесли Евсея на соседнюю телегу.
— Тётка Пелагея, ты же его спасёшь? — волновалась Таяна.
— Постараюсь, — вздохнула ведунья. — Поехали! Вези в Никитский монастырь, — приказала она вознице, и телега тронулась.
Не отпуская руку Левашова, девочка шагала рядом и шептала:
— Евсей, миленький, только не умирай! Слышишь! Прошу тебя, держись!
Вскоре подвода остановилась у ворот обители. Княжича понесли в палату, а собаку дальше двора не пустили.
— Громушка, жди здесь! — приказала девочка. — Я позабочусь о Евсее, — пообещала она, и псина послушно уселась у дверей.
Избавив воина от бехтереца и одежды, знахарка осмотрела раненного:
— Повезло твоему Евсею. Хорошо, что придавило его, кровь не смогла вытечь, — пояснила Пелагея, обмывая раны настоем. Наложив мазь, знахарка забинтовала княжича и обратилась к настороженно ожидающей Таяне: — Я сейчас принесу снадобье, и ты, девонька, будешь его по каплям поить.
— Ну что, тётка Пелагея, он выживет? — обрадовалась Таяна.
— Будем надеяться, — хмурилась Пелагея. — Парень он крепкий. Думаю, выкарабкается.
Знахарка ушла помогать другим раненым, а Таяна осталась ухаживать за Левашовым. Всю ночь девочка смачивала снадобьем пересохшие губы Евсея, обтирала лоб и шею, правда, и другим воинам успевала помогать: кому воды подать, кому помочь подняться, а кому раны перебинтовать, но ни на минуту она не упускала из вида княжича. Не забыла Таяна и о Громе. Улучив минутку, девочка выбежала на улицу проведать пса и немного его подкормить.
— Громушка, не переживай. Выздоровеет хозяин. Я молюсь за него, — успокаивая собаку, уговаривала саму себя Таяна. Гром, желая, чтобы его погладили, боднул девочку косматой головой, и она потрепала пса за ухом. — Эх ты, дружище… Ну ладно, не скучай! — и вновь Таяна скрылась за стенами обители.
