— Тогда и меня бери! Не отпущу одного!
— Ну и зачем мне лишняя обуза? — удивлённо вскинув брови, хмыкнул Долматов. Тебе ещё сопли подтирать…
— Зря, боярин, напраслину наговариваешь, — вдруг вступился здоровяк, которому Таяна помогала добраться до телеги. — Да если бы не эта Муха, уж похоронили бы твоего княжича. Она ночей не спала, всё его выхаживала. Спасибо должен девчонке сказать, а не ругаться, — пристыдил воин Прохора.
— Всё равно лучше ему в доме боярском лечиться, — не сдавался Прохор, но вдруг услышал за спиной голос.
— Нельзя его тревожить.
Боярин обернулся и замер:
— Пелагея?! — напряжённо уставившись на женщину, выдохнул он. — И откуда ты здесь?
Знахарка, на некоторое время оцепенев, тоже, не отрываясь, смотрела в лицо боярина, но вскоре, придя в себя, усмехнулась:
— А ты похоронить меня успел, Прохор Алексеевич? — прищурилась Пелагея, но тут же строго поджала губы. — Нельзя пока княжича трогать. Вот придёт в себя, тогда и заберёшь. А лучше Таяны за твоим племянничком никто смотреть не станет, — с вызовом проговорила ведунья, и девочка, с благодарностью взглянув на неё, облегчённо выдохнула.
— И девку колдовству обучила? — зло зашипел Долматов.
— Дурень — ты, Прохор, — покачала головой Пелагея. — Смотрю, как был дурнем, так им и остался, — и, неожиданно гордо вскинув подбородок, прикрикнула: — А ну, давай, ступай отсюда! Нечего заразу разносить! Как очнётся княжич, пришлю за тобой, — пообещала она. — Небось, у двоюродного брата остановился?
— У него, — буркнул боярин.
— Вот и иди! — кивнула на дверь Пелагея.
Одарив женщину настороженным взглядом, Долматов нехотя направился к выходу. Проводив незваного гостя, знахарка с досадой поморщилась и присела возле Евсея.
— Тётка Пелагея, а откуда ты Прохора Алексича знаешь? — захлопала глазищами Таяна.
— Да так… Давнее дело, — ничего не объясняя, вздохнула ведунья и, явно не желая говорить, взялась осматривать раненых.
Время летело быстро, и на пятый день Пелагея, сняв повязку с княжича, улыбнулась:
— Ну вот, рана чистая… не гноится больше. Сбегай-ка, Таянушка, в нашу келью, принеси корзинку. Там у меня другое средство припасено, — попросила она, и девочка тут же умчалась исполнять просьбу.
Пока женщина обмывала раны, Левашов вдруг глубоко вздохнул и открыл глаза. Растерянно осматривая незнакомое место, парень встретился взглядом со знахаркой.
— Странно, а мне птаха снилась… Будто она от меня огонь отгоняла, — прошептал он.
— Какая птаха? — не поняла Пелагея.
— Да, девчонка… найдёныш… Таяна… Снилось, будто иду я к свету яркому, а она меня за руку схватила… Глазищами сверкнула и сказала, что не пустит туда… и повела обратно. Вокруг огонь полыхает, тени мечутся. А она идёт, не боится… И огонь утих, и тени исчезли. Чудной такой сон…
— Ничего не чудной, — хмыкнула Пелагея. — Так оно и было. Тебя уж с мертвецами уложили, хоронить собрались. А Таяна сгубить тебя не дала. Она, сердешная, и выходила. Ночей не спала. А как совсем умается, вон там, на соломке, словно котёнок, свернётся клубочком и дремлет.
— Так, где же она?
— Да сейчас прибежит, за снадобьями послала, — пояснила Пелагея.
Вскоре на пороге показалась Таяна:
— Евсей очнулся! — обрадовалась девчушка и, кинувшись к княжичу, схватила его за руку. — Я знала, что ты выздоровеешь! А они не верили!
— Оказывается, это ты, Птаха, спасла меня, — погладив маленькую ладошку, улыбнулся Левашов.
