— На что она тебе? — поморщился Прохор. — Вот нашёл в лесу и нянькаешься теперь словно с родной. Девчонку возьмёшь, и ведьма эта за ней в дом явится.
— Ну, во-первых, это она со мной нянькалась, — возразил Евсей, — а во-вторых, твоя ведьма меня с того света вернула, а ты на неё ругаешься…. Что с тобой, Прохор Алексеевич? — не понимал Левашов. — Девчонка сирота, кто ж ей поможет?
— Как скажешь, княже, — не стал спорить дядька, хотя явно остался недоволен решением племянника.
— Лучше расскажи, чем сражение закончилось, — заметив смурное настроение боярина, попросил Евсей.
— Да всё в порядке, — всё ещё хмурился Долматов. — Хорошо мы поляков потрепали, — уже растягиваясь в улыбке, хмыкнул он. — Ходкевич пообещал осажденному в Кремле гарнизону вернуться с новыми запасами. Только чует моё сердце, не сдержит своё слово гетман. А поляки так и сидят запертые в Кремле, родимые. Ничего, скоро сами сдадутся. Помощи им теперь ждать неоткуда.
Вскоре на пороге появилась Пелагея и, подтолкнув вперёд выскочившую из-за её спины Таяну, взглянула на Евсея:
— Говорит, что хочешь с собой её забрать? — спросила знахарка, и княжич подтвердил. — Ну что ж, хорошо… Девчонка уже многому обучена, справится, — согласилась она и, не обращая внимания на кислую физиономию Прохора, добавила: — Я ей с собой снадобья дам, а как здесь не нужна стану, в Одинцово к боярину Григорьеву за Таяной и приеду.
Долматов всем своим видом показывая: «Я же говорил!», зло хмыкнул, но промолчал. Тут в сопровождении двух воинов в палату зашёл Фрол Друцкий:
— Вот, Евсей Фёдорович, сейчас доставим тебя до Григорьевских хором, — залебезил боярин и начал рассказывать: — Уж как убивалась матушка твоя! Боялась, как бы не погиб наследничек. Вот и настояла, чтобы батюшка твой, Фёдор Петрович, послал меня узнать, как ты. И, похоже, не зря.
— Да, здесь он прав, Евсей Фёдорович, — вздохнул дядька. — Как увидел я, что коня твоего подбили, и ты на землю повалился, хотел было на помощь подоспеть, но тут литовцы с немцами навалились и меня самого ранили. Ладно, в седле удержаться сумел, Буян мой меня и вынес. Это только потом мне рассказали, сколько ты поляков посёк, и как тебя самого порубили и трупами завалили. А ещё псарь винился, что Грома твоего не сберёг. Пёс, шельмец такой, с цепи сорвался и утёк. Думали, потеряли. А тут смотрю, здесь он, при монастыре трётся. Звал с собой — не идёт. Тебя дожидается.
За разговором княжича погрузили на носилки и вынесли во двор. Подхватив свой нехитрый скарб, Таяна, не отставая, засеменила следом за Евсеем. Раненого переложили на подводу, девочка пристроилась рядом, попрощалась с Пелагеей, и лошади тронулись. Телега с Левашовым, неспешно катилась по дороге, а Гром, довольно размахивая хвостом, бежал следом за хозяином. Таяна, поглядывая то на собаку, то на княжича, счастливо улыбалась: Евсей жив, а скоро будет совершенно здоров, и её душа пела от счастья.
Путь до Одинцово показался недолгим, и когда процессия подъехала к боярскому дому, раненного Левашова встречала, наверное, вся округа.
— Героя ополчения привезли! — суетилась челядь, и Евсея под восторженные крики жителей занесли в дом. Таяна последовала было за княжичем, но девочку остановила старуха ключница.
— А ты, холопка, куда прёшься? Ступай на кухню! Там помогать станешь.
— Не холопка она, — осадил бабку Евсей и пояснил: — То спасительница моя, Таяной зовут, она и лечит меня, — строго заявил он, и ключница, с сомнением оглядев малолетнюю знахарку, поджала губы.
