Вздохнув почти по-человечьи, Гром проводил глазами маленькую подружку и, устроившись поудобнее, положил огромною морду на лапы, показывая всем видом, что готов ждать сколько понадобится.
Почти всю ночь Таяна не сомкнула глаз, а ближе к утру в палату вернулась уставшая знахарка. Пелагея так же трудилась без отдыха.
— Ох, с ног валюсь, — призналась она и обратилась к воспитаннице: — Пойдём спать, родимая.
— Нет, я останусь, — воспротивилась Таяна. — Вдруг Евсею чего понадобится?
Вид девочки был настолько непреклонен, что Пелагея только покачала головой.
— Если жар начнёется, обтирай его этим, — подала она кувшин, надеясь, что ребёнок только хорохорится и чуть позже пойдёт спать следом за ней.
Женщина ушла, а Таяна присела рядом с княжичем. Разглядывая его, девочка сжимала большую мужскую ладонь.
— Евсей, миленький, теперь всё будет хорошо. Я не позволю тебе умереть, — шептала она.
Таяна всё вздыхала и хрупкой ручонкой гладила Евсея по голове, так она и уснула, уткнувшись щекой в тюфяк.
Проснулась девочка, услышав стон. Солнце, пробираясь сквозь узкие окошки обители, освещало каменную палату, торжествующе заявляя о начале нового дня. Прикоснувшись ко лбу княжича, маленькая сиделка поняла: у него действительно поднялся жар. Помня наказ Пелагеи, она смочила тряпицу в отваре и начала протирать тело раненного, а затем влила в рот несколько капель снадобья, оставленного знахаркой. До обеда Евсей метался в бреду, а когда явилась Пелагея, он неожиданно затих. Ведунья снова обработала раны, поменяла повязки и, заметив утомлённый вид своей помощницы, приказала:
— Иди, передохни, я сама с ним посижу, — строго посмотрела она, но Таяна, насторожено взглянув на женщину, не двинулась с места. — Иди, говорю! Лучше ему, — успокоила девчонку Пелагея.
— Я вот здесь в уголке прилягу, — проговорила Таяна и развернула соломенный тюфяк, но только девочка коснулась головой жёсткой подушки, как моментально уснула. Проспала, правда, она недолго, а открыв глаза, снова подсела к Евсею. Пелагея как раз сменила парню повязку.
— Почему он не шевелится? — испугано взглянула девочка.
— Успокойся, спит он. Можешь и сама ещё поспать, — посоветовала знахарка и отправилась помогать другим больным, но Таяна отдыхать так и не ушла.
День прошёл в обычных заботах, но вечером девчонка, несмотря на усталость, опять наотрез отказалась уходить ночевать в келью, а устроилась на своём тюфяке неподалёку от княжича. Всякий раз, когда он начинал стонать или бредить, заботливая сиделка просыпалась и смачивала губы раненого отваром, а убедившись, что он затих, возвращалась на свою солому.
На следующий день на пороге монастырской палаты появился Прохор Долматов. Хотя у боярина у самого была перебинтована голова и правая рука, держался он вполне уверенно, а увидев княжича, страшно обрадовался.
— Евсей! Господи, а я всё поле брани облазил! — поспешил Прохор к лежаку. — Уж и не надеялся живым сыскать! Ладно, мужики подсказали, куда отвезли тебя.
Таяна, строго взглянув на мужчину, проговорила:
— Не слышит он, плох ещё.
Долматов нахмурился:
— Так что ж он здесь лежит, словно холоп безродный? Никто не заботится о княжиче, не присматривает.
— Как это не заботится? Я за ним хожу! — надула губки девочка.
— Тоже мне сиделка, — презрительно фыркнул Прохор. — Я его забираю. В Одинцово к сродственнику доставлю. Там и уход достойный ему будет.
