– Чай голодные, не обедавши. С холода горяченького надобноть поесть, – отмахнулась она от попыток иерея Мифодия сказать, что они проездом и остановились ненадолго. – А пока молока попейте, только что подоила коровку, ещё тепленькое. – И поставила на стол чашки и глиняный кувшин, полный молока.
Спорить не стали: люди и лошади требовали отдыха, а до места ночлега оставалось ехать около четырех часов. Священник попросил у хозяйки горячего чаю. Лазарев и Баженов выпили по чашке молока и пошли заводить лошадей с санями во двор. Семён стал распрягать лошадей, чтобы отвести их в конюшню и дать овса. Прокопий тем временем закрыл ворота, поправил мешковину и сено в санях – от любопытных глаз понадежнее скрыл ценный груз и оружие. И подошел к калитке осмотреть улицу, нет ли чего подозрительного. Вдруг он услышал веселый женский голос:
– Эй, солдатик! Что высматриваешь? Не меня ли?
Через дорогу напротив опиралась локтями на калитку улыбающаяся, крепкая, около тридцати лет женщина, одетая в накинутый на плечи овчинный полушубок. Её голову украшал яркий, узорчатый шерстяной платок, из-под которого билась вьющаяся черная челка. Женщина так прожгла взглядом Прокопия даже через разделявшее их расстояние, что у него сразу стало быстрее колотиться сердце.
– Здравствуй, солдатик! – сказала молодка.
– Здрасьте! Ваше нам, – поперхнулся Прокопий от комка в горле, взявшегося невесть откуда и перехватившего дыхание.
– Вот все едут и едут мимо. И никто не поможет бедной вдовушке, живущей скоро три года без мужичка, убиенного на войне. Может, ты зайдешь? А я тебя не обижу. Да и куда мне супротив такого бравого и ладного мужчины, как ты, – игриво улыбалась женщина.
Баженов взял себя в руки. Он не был робкого десятка перед женщинами. До сих пор Прокопий не был женат – не тянуло его почему-то на семейную жизнь! А по девкам и вдовушкам петрозаводским ходил. Говорят, даже кто-то «забрюхатил» от него. Но Прокопий не признавался. «Ить, не я один в городе холостую и балуюсь! А баб, поди, сейчас с десяток на одного мужика! Как бедным бабёнкам не помочь?! Каждая из них ласки от мужика хочет. Вот такие, как я, равноправие и устанавливают! А женатому мне всем бабам помочь никак нельзя – грех!» – смеялся он перед мужиками и перед старыми мамками, приходившими стыдить его и уговаривать «на женитьбу» после очередного его похождения к молодкам. Не одобрял такого поведения своего сторожа и настоятель Крестовоздвиженского собора, но поделать ничего не мог. Потерять такого работника в это лихое время было безрассудно. Баженов не раз спасал церковь и его служителей от посягательств грабителей и прочих наглых людишек, которые развелись в немалом количестве в нелегкое для отчизны время и которые признавали только грубую силу. Бывший разведчик, а теперь сторож он не стеснялся в отношении наиболее настырных непрошеных гостей применять свою боевую шашку или старое охотничье ружье.
– Что ж не помочь, – улыбнулся Баженов. – А такую, как ты, глазастую можно и испугаться! Вдруг задушишь?! – в тон игривому голосу женщины ответил он.
– Конечно задушу. Мои белые ручки только и душат таких крепких мужичков, как ты, – продолжила заигрывать молодка.
– Погодь, сейчас приду! – крикнул Прокопий и пошел в дом Марьи Ивановны.
Войдя в прихожую, он обратился к иерею, сидящему за столом и пьющему маленькими глотками чай:
