Тайна заброшенного монастыря - страница 11

– Отец Мифодий, я схожу ненадолго тут рядом. Помочь чего-то соседке. Просила очень. Одна живет.

– Это к Варваре, что ли? – раздался голос Марьи Ивановны. – Вот неймётся окаянной! Ни одного мужика не пропустит.

– Что вы так плохо о вдовах думаете, – делано обиделся Прокопий. – Мало ли что есть, чего женщина сделать не может. Мужицкую работу, например, мужик делать должен.

– Вот-вот! Я и говорю: ей одна мужицкая работа нужна – в постели, – сплюнула Марья Ивановна.

Прокопий крякнул и развел руками: что спорить с бабой, мужика небось никогда не знавшей.

Мифодий, улыбнувшись в душе, строго сказал:

– Сходи. – И, кивнув головой в сторону окна, за которым виднелись сани, многозначительно продолжил: – Но смотри не забывай, лихих людей не пропусти.

– Да уж лихих людишек сейчас много, – переключилась сразу на другую тему разговора Марья Ивановна. – Грабют всякие. Коней, птиц, корм отбирают все кому не лень, и все кричат, что они власть. А поди разбери, от власти они или нет?! Да и что за власть сейчас? Каких-то Советов! Что за Советы такие? Кто там совещается и что они там насовещают? Не поймешь! А у кого ружьё есть, тот и власть нынче. Вот так! Ох, время плохое. Дай Бог, покарать всех нечестивцев.

– А что, Марья Ивановна, – спросил священник, – по дороге на Еремеев посад очень неспокойно? А то вытегорские мужики, говорят, восстание подняли за свою власть. Не слышали?

– Как не слыхать, – ответила хозяйка. – Говорили люди, что и в Еремеев посад вытегорцы приезжали. Тоже звали супротив новой власти подыматься.

– И что мужики еремеевские надумали?

– А что мужики! Село большое. Мужиков есть уж поболее, чем в нашей деревне. Их особо никто ещё не трогал. Вот и сидят еремеевские мужики ни холодно ни горячо! А по дороге, конечно, всяко может быть. Через нашу деревню какие только с оружием не скакали. А кто они, кто разберет? – судачила Марья Ивановна, суетясь у печки.

Баженов, увидев, что на него не обращают внимания, выскочил за дверь, перешел улицу и, открыв калитку, степенно пошел по дорожке к крыльцу, где его ждала улыбающаяся Варвара…

Весть о том, что у Марьи Ивановны находится постоялец, да не простой, а батюшка из Петрозаводска, быстро разнеслась по деревне. И к дому Марьи Ивановны потянулись немногочисленные старики и старухи. Марья Ивановна сразу сообразила, что отцу Мифодию покоя не дадут, и уговорила его провести после обеда непродолжительную службу в часовенке. Она вышла на крыльцо и строго крикнула:

– Через часик приходите в часовню. Отец Мифодий службу проведет. А сейчас не мешайте! Дайте человеку с дороги отдохнуть.

Через час у часовни толпились почти все взрослые жители деревни, в основном женщины. Марья Ивановна открыла часовню – бревенчатый пятистенный сруб, уходящий вверх и заканчивающийся остроконечной крышей. Венчал часовню большой деревянный крест. Вскоре подошел и иерей Мифодий. Часовенка не смогла вместить всех желающих, и часть жителей осталась у открытого выхода, заглядывая через головы впереди стоящих на батюшку, возвышавшегося над всеми благодаря своему росту и находившемуся под ним небольшому постаменту. Служба прошла спокойно. Было видно, что люди соскучились по настоящей службе. Во время службы часто с самозабвением крестились. Где шёпотом, а где и громче повторяли слова молитвы вместе с батюшкой. После службы жители деревни вначале робко, а затем всё громче и наперебой забросали священника вопросами. Иерей Мифодий на вопросы отвечал осторожно, стараясь витиевато рассуждать о творящихся событиях и о новой власти. Он сам толком не мог понять, какую по названию власть он хочет. С одной стороны, как выходец из народа и много хлебнувший на фронте с простыми солдатами, он не хотел власти царя. С другой стороны, начинал понимать, что советская власть церковь не жалует. С третьей стороны, в Советах были эсеры, которым он импонировал. Разобраться в разных партиях было сложно. Лучше идти за людьми, которых знаешь. Но люди сами перемешались в различных партиях, взглядах. Понять всё это для иерея Мифодия, в миру российского гражданина Смирнова, да и для многих живущих в России было непросто, фактически невозможно. И жили, и думали все эмоциями, хлеставшими по России от края и до края…