Тайна заброшенного монастыря - страница 9

– Не жри, кабанчик, когда делом занят, – засмеялся Прокопий Баженов, спрыгивая с брички и подходя к полнотелому. – Что, жирненький, в горлышке запершило? – издевался он. – К мамке иди, теленок, сиську дососи, молочком откормись! Ружо-то ручонками ещё держать не научился, а туда же, людей добрых пугаешь.

Прокопий поднял винтовку, оброненную полнотелым, снял с его шеи бинокль и крикнул священнику:

– Отец Мифодий! Ты присмотри за этим сопливым, а я к Семену схожу, гляну, что он учудил.

– Ну что, Семён, взял грех на душу, убил человека? – спросил, посмеиваясь, Баженов, подходя к Лазареву, склонившемуся над лежащим без сознания налетчиком.

– Кажись, дышит, – облегченно вздохнул работник протоиерея, выпрямляясь. – Я ж его так, легонько, и вполсилы не стукнул. А он, вишь, какой легкий оказался.

– Да уж легонько! – засмеялся Прокопий, меряя взглядом расстояние от розвальней до неподвижного тела незадачливого грабителя. – Метра четыре как птичка пролетел.

Прокопий видел, как худосочный, длинный налетчик подошел вплотную к розвальням, как затем из-за крупа лошади мелькнул здоровый кулак Семёна Лазарева.

– А что он: слазь да слазь! Ишо дулом ружья в бок тычет, – обиженно пробурчал Семён.

Прокопий расхохотался, на его глазах выступили слезы.

– Тычет, – передразнил он товарища. – Расстроили, поди ты, молокососы мужика сорокалетнего, – давился он от смеха, смахивая слезы.

– Ну тебя, – насупился Лазарев. – Я тебе не кривое зеркало и не фигляр какой!

– Ладно, не хмурься, – еле успокоился Прокопий, видя, что его товарищ действительно не на шутку обиделся. – Это я так, от нервов. Мне тоже винтовкой перед рожей махали, – примирительно проговорил он, в душе продолжая веселиться.

– Сынки, вы кто будете? – раздался шамкающий, негромкий голос рядом.

Баженов и Лазарев обернулись. Из-за забора выглядывала голова древнего деда.

– Из города. В церкви работаем, дедушка, – дружелюбно ответил Прокопий.

– В церкви? – переспросил дед и заулыбался: – Вот хорошо-то! А энтих супостатов убили?

– Не совсем, – усмехнулся Прокопий. – Шевелятся. А что, дедушка, давно они у вас тут околачиваются?

– Неделю ужо на шее висят, – закивал головой дед. – И людей на дороге грабют, охальники.

– Ничего дедушка, больше грабить не будут, – серьезно пообещал Прокопий.

Он связал руки за спиной у худосочного вояки, начавшего приходить в себя. Винтовки налетчиков положил в розвальни. Бинокль сунул под сиденье брички. Затем подтащил прокашлявшегося, трясущегося от страха полнотелого молодчика к его напарнику.

– Что, голубчики, очухались? – съехидничал Прокопий и жестко, зло сказал: – А теперь, сволочи, чтоб духу вашего здесь через минуту не было. Ещё раз попадетесь мне на глаза, свои яйца, как орехи, грызть друг у друга будете. – И медленно стал вынимать наган из кармана.

Горе-грабители вытаращили глаза, вскочили и ринулись в сторону Петрозаводска, на ходу оглядываясь и являя усмехающемуся Баженову перекошенные от ужаса, бледные лица.

4.

После полудня путники въехали в Педасельгу, среднее, домов в тридцать, карельское село с большими двухэтажными, почерневшими от времени избами и с небольшими избушками. От Педасельги шли две дороги: одна на запад в большое село Посад, другая продолжалась от Петрозаводска на юг, в Вытегорский уезд, через сёла Шелтозерской волости Петрозаводского уезда. Остановились у смотрителя местной часовенки Марьи Ивановны, сухонькой небольшой женщины пятидесяти трех лет, постоянно ходившей с покрытой темным платком головой и в строгом черном платье. Марья Ивановна жила одна в избе около часовни. В часовне она следила за порядком, чтобы масло в лампадке под иконой всегда горело, чистота была в святом месте. Многие жители деревни ходили к ней за советом или просто душу облегчить. Своего-то батюшки в деревне не было! Изба у Марьи Ивановны была просторная с большой прихожей, в которой стоял длинный стол с лавками вдоль него; деревянная столешница стола блестела, отполированная от времени. В доме также были две комнатки и летняя горенка. Во дворе имелись небольшая конюшня, хлев и большой сарай. Такое большое хозяйство Марья Ивановна содержала для служителей церкви, приезжавших на службу в Педасельгу или проезжавших мимо. Но и любому путнику не отказывала она в отдыхе и в ночлеге. Марья Ивановна, как только путники вошли в избу, всплеснула руками, засуетилась, стала собирать на стол чашки для чая, подбросила дров в затухающую печь, поставила кипятиться чугунок с картошкой и пододвинула подогреться к середине плиты кастрюльку с кислыми щами.