Я бью его в нос, по голове, заряжаю по челюсти и с каждым ударом мне мало. Хочу еще, еще, еще! Наверное, так люди слетают с катушек, творят то, что ломает их жизнь, бесповоротно меняет весь ход событий. Я ломаю не Килла. Я ломаю себя, свое будущее.
– Мое первое и последнее предупреждение. Заикнешься о моем отце или будешь лезть к Хеймсон, я тебя сломаю, ублюдок. По поводу Алики хорошо меня услышал?
Килл еле языком вяжет, произносит что-то отдаленно-похожее на «да».
Вокруг крик, истошные вопли, чужие руки на моем теле. Парни пытаются оградить свирепую тварь в обличии меня от Маккензи. У меня одно в голове не укладывается: какого черт вы так не орали, не связывали Килла, который чуть не изнасиловал девушку на ваших же глазах?
Каждый присутствующий видел сцену с Хеймсон и Маккензи. Часть хихикала, снимая их на камеру. Часть смотрела как сцену в кинотеатре, попивая пиво и закусывая начос с кусочками чили – чтоб они им поперек горло встали. Ни у одного человека увиденное не вызвало отвращение или тень сожаления. Хоть у кого-то возникло желание помочь? Нет. Если люди хотят помочь, они делают, а не думают. Вопросов, желаний не возникло, раз никто не подошел убрать подонка от девушки.
– Алекс! – Подбегает Войс, пытаясь удержать меня.
Зато, какое рвение у всех ограничить меня. Никому не понравилась идея, что я хочу раскрасить морду Маккензи? Люди-дно.
– Какого хрена, Уолтон? – едва сдерживаю гнев, проговаривая сквозь зубы.
Друг удерживает за плечи. Я, как торнадо, вырываюсь из его рук. Войс немаленький, немного выше, спортивного телосложения, но даже ему не удается уравновесить меня. Ни физически, ни ментально.
– Я же просил тебя! – Спешу на улицу, зная, что Уолтон бежит следом. – Просил же!
– Я… я не хотел.
– И ты смотрел мне в глаза весь сегодняшний день? Поддерживал, желал удачи на старте.
Видимо, я делаю что-то не так, раз вокруг меня подобные люди.
– Алекс, это вышло случайно. Я думал ты в курсе.
– В курсе? – повторяю его фразу. Наигранно. Жестко. Не пытаюсь скрыть боль. Мы близки, я никогда не прятал и не буду скрывать перед Войсом свои эмоции.
«Друзья ли?», – пошатывается мое убеждение.
– Да. Я думал мы проехали эту историю. Мой косяк, но я думал, ты закрыл глаза на него.
На моего отца ополчились все журналюги, формирующие мнение общественности. Это ударит по папе. Снова.
– Ты слишком много думаешь. – Подсчитываю количество «думал» Уолтона. Запредельное число для трех предложений. – Меняй тактику.
Если я в гневе, лучше меня не трогать. Но, если открою рот, не заткнусь. Выскажу все, что думаю об оппоненте.
– Хорошо. Как мне загладить перед собой вину?
Его вопрос на руку. Надо перевести все в шутку и покончить с дерьмом. Я не хочу терять друга, а выяснение отношений в порыве злости, ведет к потере. Поговорим позже, когда остыну.
– На колени, Войс! – Сдерживая смех, командую.
Становится легче. Ярость утихает из-за внезапно-зародившейся затеи.
– Каррас, ты спятил?
Безапелляционно:
– На колени, Уолтон!
Лучший друг уже было косит свои коленные чашечки, как из меня вырывается позитив. Я смеюсь, как умалишенный. Потеряв всякий ориентир, хватаюсь за живот и бью по капоту своего автомобиля.
– Я пошутил, Войс.
Он хмурит редкие светлые брови и, проходя мимо, толкает плечом.
– Куда же ты? – Иду за Уолтоном. – Войс! У меня есть причина злиться, похлеще. Давай еще расплачься из-за безобидной шутки! Через неделю твоего друга не станет, давай будешь обижаться после моей смерти.
