– Как бы я смог поступить по-другому, когда глаза лучшей женщины в мире так умоляли меня проявить милосердие? – усмехнулся супруг. – А если честно, этот ребенок заслужил спокойную жизнь, хотя, признаться, я не уверен, что с нами ей будет так уж спокойно.
– И все-таки лучше, чем в Трансваале.
– Будем на это надеяться!
Тем же вечером, возвратившись в каюту после ужина в кают-компании, Дениз онемела при виде букета белых роз на своем туалетном столике.
8. Пролог III. Страдающий и благородный
Пять лет – большой срок для человека, для вампира они пролетели без каких-либо видимых изменений во внешности и мировоззрении. Разве что тот, кого превратили в кровососущую тварь, научился себя контролировать...
Голод больше не затмевал разум, как прежде...
И одним ясным днем, который он больше не мог лицезреть, Анри де Шанталь решился покинуть пещеру уже навсегда.
– Значит, уходишь? – как будто прочитал его мысли старик.
– Ухожу.
– Что ж, я и не думал, что ты останешься так надолго... В добрый путь, сынок.
Вел он себя подозрительно дружелюбно, казалось, действительно сожалел о предстоящей разлуке, вот только Анри не верилось в это. За пять лет их вынужденного сожительства он так и не выяснил имени беловолосого... И вовсе не потому, что старик не желал отвечать – он просто не спрашивал. То, что сделал с ним этот упырь, разрушило Анри жизнь...
Он потерял дорогую сердцу Аньес, и ненавидел вампира в себе больше всего в этом мире.
Вампира в себе и рядом с собой...
Этот второй, слишком дряхлый, чтобы охотиться самому, просто-напросто воспользовался возможностью и превратил его в монстра из своих эгоистичных мотивов.
Нашел слугу и товарища по несчастью одним взмахом руки с острым клинком...
– Я не сын тебе, монстр, – возразил де Шанталь с брезгливым ожесточением. – Вряд ли ты вообще помнишь, что значит, быть чьим-то отцом. Если вовсе был им когда-то.
– У меня были дети... – донеслось глухим тоном. – И ты тоже мне сын.
– Скорее слуга, что заботился о твоем пропитании.
– Я не поэтому обратил тебя...
– Ложь.
Этим последним Анри де Шанталь будто рассек пуповину, что связывала их с мастером. И пока отзвук яростного протеста еще вибрировал в стенах темной пещеры, выскочил вон, гонимый одним-единственным иступленным желанием: оказаться как можно дальше от этого места и ненавистного старика.
Дорога в Париж оказалась мучительной и тяжелой.
Он шел ночами, не ведая ни усталости, ни сомнений, днем забивался в самые темные щели, которые только мог отыскать. Когда голод делался таким сильным, что едва удавалось дышать, он находил себе жертву... Чаще всего одинокого путника. Каждый раз обещал себе, что сумеет остановиться, не иссушая беднягу до капли, но вновь и вновь убеждался, насколько он все еще слаб.
И таким слабым он собирался встретиться с той, что любил?
Собирался открыться ей, рассказать, что сделался монстром, выживающим за счет своих жертв?!
Неужели он, в самом деле, считает, что Аньес, его чистая, непорочная девочка, примет убийцу?
Много раз, терзаясь подобными мыслями по дороге в Париж, он готов был поворотить, отказавшись от той единственной цели, что поддерживала его в последние годы, и если бы было куда возвращаться, он бы вернулся, поворотил...
Но Анри де Шанталь не имел больше дома.
И возвращаться ему было некуда.
А Париж встретил его колыханием флагов и радостным оживлением ранней весны. Казалось, мир пробудился от спячки, и де Шанталь вместе с ним. В суете парижского муравейника он ощутил себя неожиданно вдохновленным, будто энергия сотен, тысяч людей влилась в его вены вместе с запахами навоза и цветущих вишневых деревьев.
