Несколько раз за вечер его самого приглашали танцевать другие разогретые дамы, подходили актёры чокнуться и выпить, и даже одна пожилая актриса попросила разрешения чмокнуть его в щёчку – за то, что он думает о театре и заботится об актёрах.
Когда Лавронов направился в свой кабинет, сам слабо представляя, для чего именно, у дверей в приёмную он столкнулся с Ольгой Вешневой, тоже неизвестно как здесь оказавшейся. Оба друг другу нетрезво и приветливо улыбнулись. Лавронов приоткрыл дверь приёмной, чтобы пройти к себе, но Вешнева вдруг окликнула его в спину:
– Вадим Валерьевич…
Лавронов оглянулся. Она смотрела на него так, будто собиралась что-то сказать. В фойе опять загромыхала танцевальная музыка, и директор предложил актрисе пройти в приёмную. Она прошла и он, чтобы музыка не мешала разговаривать, плотно прикрыл за нею дверь. Вешнева немного смутилась, оказавшись с Лавроновым наедине, совсем немного, но он заметил это.
– Вадим Валерьевич, я ещё раз хотела бы сказать вам спасибо за ту материальную помощь, которую вы оказали нам с дочерью.
– Да ведь она совсем небольшая была, – с явным удовлетворением ответил директор.
– Ну… всё равно, очень кстати оказалась и очень помогла нам. Спасибо.
– Пожалуйста, – улыбнулся довольный Лавронов. – Сейчас-то есть на что жить?
Ольга Вешнева немного странно отреагировала на этот вопрос. Она, как показалось Лавронову, запнулась в своих мыслях. Фраза, которой она собиралась ответить, замерла на её губах, а в глазах, где-то глубоко-глубоко мелькнула тревожная тень.
– Д-да, – смущённо и немного с усилием выдохнула она, заставив себя улыбнуться. – Нам есть на что жить. У нас всё в порядке. Почти всё.
– Ну и отлично! – оптимистично заметил Лавронов. – Всё будет хорошо!
Ольга Вешнева радостно и как-то трогательно улыбнулась его словам.
То ли эта беззащитно-очаровательная улыбка молодой, разрумяненной алкоголем женщины, то ли состояние собственной нетрезвой бесшабашности, то ли чёрт дёрнул за левый рукав, но Лавронов вдруг, сам не ожидая от себя такой прыти, обнял горячее женское тело. Именно горячее – он чувствовал его соблазнительный жар, а также одуряющий запах хороших духов, исходящий от её волос, плеч, груди… ах!.. и Лавронов попытался поцеловать Ольгу.
Она вскрикнула так, будто её пытались убить. Рванулась из его объятий настолько решительно, что он даже не стал её удерживать.
Растерялись оба: он и она.
– Вы… вы что?.. – глядя на Лавронова полными ужаса глазами, заикаясь, произнесла Вешнева. – Вы что себе позволяете?!..
Он тяжело дышал – не от физического усилия, а от эмоционального выплеска, который испытал, совершив, в общем-то, нормальный и естественный для мужчины поступок. Только такая попытка с женщиной, с которой просто хулиганишь – одно, а с женщиной, которая нравится – совсем другое: психические затраты неодинаковые.
И вот сейчас она стояла перед ним, взъерошенная, как кошка перед собакой и смотрела какими-то странными дикими глазами.
Лавронов и сам испугался того, что сделал. Собственно, и не сделал-то ничего, только попытался, но его поразило отношение к его попытке самой Ольги Вешневой. И ему стало стыдно своего глупого и неудачного мальчишеского порыва.
– Простите… – едва слышно произнёс сконфуженный директор.
– Что значит – простите? – от пережитого эмоционального возбуждения, её забила нервная дрожь. – Вы меня ни с кем не перепутали, Вадим Валерьевич?
