Театральные подмостки - страница 22

Нового избранника Леры я узнал. Влад Шмыганюк – довольно-таки скверный и пакостный тип. Любитель жуировать за чужой счёт. Он, помнится, позанимал у актёрской братии деньги, особенно у женщин, а отдавать даже и не думал. И вовсе не скрывался, а сочинял разные небылицы. Подробней о нём я расскажу позже.

Представляете, я даже и не знал, что моя жена знакома со Шмыганюком! Видимо, где-где, а в тустороннем мире всё проясняется.

Лера трогательно положила голову на грудь своему возлюбленному и мило ворковала о своей счастливой женской доле, он тоже что-то там одобрительно бубнил, и они вместе мечтали о будущей прекрасной, полной радостей и приключений жизни. Радовались, что теперь в их жизни нет досадного препятствия, и ничегошеньки им уже не мешает быть счастливыми. Наконец-то теперь можно сколько душеньке угодно, не таясь.

Самое поразительное, что зал был битком набит зрителями, стояли даже в проходах. Я оглядывался по сторонам, весь такой растерянный и подавленный, видел довольные и увлечённые лица, которые со странными и ехидными улыбками косились на меня. Многих я узнал, но, к счастью, родных и близких не было.

– Владик, ты даже не представляешь, как я счастлива, – с нежностью в голосе лепетала моя вдовушка. – Я всю жизнь любила только тебя… только тебя одного… Вот видишь, от судьбы не уйдёшь. Я сглупила тогда… вышла замуж за Бешанина. Помнишь, после той нашей ссоры? Глупо, как глупо! Молодая была, дурочка. Но – судьбу ведь не обманешь! Нам на роду с тобой написано быть вместе.

Шмыганюк, кажется, чувствовал себя несколько скованно.

– Мне, наверное, уже пора идти, – с тревогой в голосе говорил он. – Твоего Ивана из морга привезут, а я тут…

– Брось, гроб сразу в театр доставят, на сцену. У них там прощаются так. Традиция. А ключи только у меня. Если что, не откроем.

Меня как будто плетью стеганули – я не выдержал и вскочил. И сразу всё исчезло – и зрителей не стало, и сцена со всеми декорациями опустела. Я поднялся на подмостки, надеясь найти хоть какую-нибудь мелочь, подтверждающую реальность увиденного, но так ничего и не нашёл. Мне почему-то вспомнилось четверостишье:

«Я прошу вас: подержите свечку!

Будете свидетелем разврата,

Чтобы эти дивные минуты

Не пропали всуе безвозвратно».

«Какая несусветная глупость! – подумал я. – Кто же автор?»

Автора я не помнил. Невольно вернулся на то место, откуда лицезрел странную антрепризу, присел – и поначалу ничего не произошло, а потом я вдруг уснул.

Ох, и дурной же сон приснился! Будто стою я возле парадного входа в театр, и огромная толпа зрителей вокруг меня беснуется. Что-то гневное швыряют мне в лицо, исступлённо перекрикивая друг друга, билеты под нос тычут и деньги назад требуют. Схватили меня и вот-вот порвут на кусочки и сомнут в порошок. Неожиданно какая-то девушка принялась торопливо собирать у всех билеты, меняя их на деньги. «Пожалуйста, возьмите… Пожалуйста, не кричите, Ваня не виноват. Я сейчас вам всё отдам», – чуть не плача, говорила она мягким и трогательным голосом. Я пошёл к ней, чтобы увидеть её лицо, но тут внезапно всё переменилось.

Я уже на сцене, и эти же самые люди, сидят в зале, только уже надменные и расфуфыренные. Девушки нигде нет. Церемония вручения Оскара… И я, как победитель в номинации за лучшую мужскую роль, стою, значит, в смокинге и при бабочке, важный и прилизанный, держу статуэтку в руке и захлёбываюсь от неискренних и фальшивых слов. Благодарю всех и вся, но о родителях даже не вспомнил. Но главное, когда стал говорить о своей жене Лере, даже прослезился. Дескать, всё, чего добился в жизни, я обязан моей ненаглядной супруге, в которую влюблён больше жизни, больше всего на свете; если бы не она, меня бы на этой сцене не было; это наша общая виктория, заслуженная и выстраданная и т.д. Словом, нёс такую протокольную ахинею, что всем присутствующим, наверное, неловко стало. Но Лера осталась довольна. Она сидела в первом ряду рядом со Шмыганюком, который трогательно держал её за руку. Влюблённые мило улыбались и ласково смотрели друг на друга.