– Олёшенька, я тебя ещё соплюхой с тонкими косичками помню. Что-то не видел, чтобы ты мучилась… Ежли мы сейчас начнём твои романы считать да пальцы загибать, так ни моих, ни твоих не хватит.
– Я, Лев Сергеевич, – насупилась Ольга, – о настоящей любви говорю, а вы какие-то пальцы загибаете.
В это время зрительный зал уже наполовину наполнился. И все так старательно внимают, и лица у всех такие одухотворённые, жаждущие откровений…
– Вы бы хоть фотокарточку показали, – с надеждой сказал я, – а то я никогда свою любимую не видел… Мне, например, тоже интересно. Может, там пиранья какая-то…
– Смейся, смейся… И так уже дошутился… Да-а, права была Ксенька. Как в воду глядела… – сокрушалась Ольга. – Так и сказала: «Не почувствует меня Ваня. Столько лет как собачка за ним бегала, почти на всех спектаклях была, и хоть бы какое-то внимание в ответ». Да, Ваня, дожил ты до преклонного возраста – тридцать четыре года! – и не удосужился свою любимую встретить… Вот повлекут тебя черти на суд божий, и что ты скажешь?
– Что-то не видать чертей ваших. Ну, придумаю что-нибудь…
– Придумает он. Да тебя убить мало! Что, совсем не знаешь её лица?
– Да откуда!
Алаторцев покачал головой и говорит:
– Эх, Ваня, не познакомился ты с Ксенией в земной жизни, теперь её душа за это тебе мстить будет. Вот и расхлёбывай на этом свете. А души страшно мстят, ох и страшно! Ну да сам виноват, наворотил делов.
Мне это показалось забавным.
– Так она, значит, мстит?
– Лев Сергеевич, вы на Ваню оторопи не наводите. Ну, помучает маленько, попугает, не без этого. Оставлять безнаказанно нельзя. А ты, Ваня, как хотел? Родной душе жизнь исковеркал. Она-то тебя, искариота, почувствовала, всё ждала, ждала… Вот и поделом тебе.
– Может, она и котлеты отравила? – спросил я.
– Не боись, усопший, ешь спокойно. На покойников яд не распространяется.
– А я и не боюсь. Я бы с удовольствием ещё раз умер. Может быть, хоть в ад попаду, в коллектив.
– Попадёшь ещё, не торопись.
– Да ладно. Ну что, фотоальбом смотреть будем? Врага надо знать в лицо…
– Обойдёшься, сам должен догадаться. И вопче, ты что такой довольный? Весёлое лицо у покойника – как это фальшиво и противоестественно!..
– Ну, это как сказать, – буркнул Лев Сергеевич, поглаживая себя по бакенбардам. – Человек рождается – плачет, а коли помёрши – самое время веселиться.
– А чего она сама не пришла? Нам вроде как встретиться надо…
– Хватит уже за тобой бегать. Теперь твоя очередь. Ничего, стрела Амура тебя настигла, теперь ты без неё жить не сможешь.
– Без стрелы?
– Смейся, смейся…
– Помочь надо Ксении твоей, – серьёзно сказал Алаторцев. – Суровая у неё судьба, одной никак не справиться. Спасать её надо, спасать, а заодно и себе поможешь. Может, ты для того и помёрши, чтобы родную душу счастливой сделать.
Вот те раз! А последняя фраза меня и вовсе с толку сбила.
– Шутите, Лев Сергеевич? Вы случайно не забыли, где я? С вами свихнёшься. Как же я её теперь счастливой сделаю? Или она тоже копыта откинула, и мы будем на кладбище друг друга счастливыми делать, в гробу? То я к ней на могилку буду ходить, то она ко мне…
Гости мои перемигнулись, и Лев Сергеевич говорит:
– Ксения твоя как раз очень даже жива. А ты погоди, может, она и тебя воскресит…
У меня всё внутри замерло.
– Это как? – еле выдохнул я.
– Как… как… Любовь, она, знаешь ли, штука загадочная, полезная, без неё никакие чудеса не свершаются, а как же. Человечка с того света только любовь выдернуть может.
