— Я должен был позвонить, да? Ты злишься поэтому?
Он поднял руку. Нет, не отпустил меня, а скользнул к предплечью. За спиной открытая дверь, но для себя я, кажется, ее уже захлопнула. Он меня не держит, нет. Я сама не ухожу от незнакомого мужчины…
— Но она все же спросила его: у вас есть жена?
— И он ответил, что есть, да?
— И очень ревнивая. Но какое это имеет значение? Это его слова. Я же вас не в ЗАГС зову, а в кино. Я думаю, что в этом нет ничего предосудительного. Она подумала и не пошла с ним…
— А ты подумала и пришла, и что?
Его рука опустилась к моему запястью. Мокрому и холодному. Я так и не достала из шкафа свои тонкие кожаные перчатки… И сейчас — руки из кармана. Руку, одну… Второй я держала мокрый зонтик, с которого капало мне на сапоги. Может, и ему на тапочки, если он в тапочках. Я смотрела в глаза, хотя и хотелось — в пол.
— А то, что прошло каких-то тридцать лет с фильма… Не вспомню, когда написан сам рассказ… И уже, наверное, это не так предосудительно, что ли… Извини… Просто как-то… У тебя жена ревнивая?
— Сима, у меня нет жены…
Я замерла. И сердце замерло. А вот его язык — увы, нет, продолжил фразу.
— На два месяца. Может, на три. Ты боишься ее ревности? Моих соседей? Или меня? Кого ты больше боишься?
Боюсь его взгляда, под прицелом которого вся моя решимость быть взрослой разлетается. Нет, прошедшее время. Разлетелась. Ее больше нет. Изначально, конечно, тоже не было. Но все же я договорилась сама с собой если и не на быть, так хотя бы казаться взрослой. Взрослой… Взрослость, она же внутри тебя, а мне природа не дала ее даже снаружи. Зеркало не обманывало. Обмануть меня пытался Глеб, когда я спросила его про свой возраст. Его он понял не по лицу, а по моим словам и действиям, а остальное охарактеризовал строчкой из песни Цоя. Нет у меня старшей сестры, и мамы больше нет — впрочем, к чему чужие советы даже от самых близких людей? Жизнью давно доказано, что люди учатся только на своих собственных ошибках.
Мой приход сюда — ошибка? Ну так, опыт — дитя ошибок, а у меня опыта с мужчинами никакого нет. И если я буду продолжать стоять истуканом и нести чушь, так никогда и не появится. Опыт. А будет очередной несчастный случай. Божечки… Некоторые хоть иногда, время от времени перебиваются редкими подачками от мужиков, я же — никогда. Никогда даже подачек не получала…
— Извини…
И мне реально есть, за что перед этим Виноградовым извиниться. Он просто пригласил в гости — дал выбор. И я выбрала. Пришла. Сама… Не просто так. И он не просто так пригласил. А за тем же. Только зачем-то оформил это так, будто это не просто так… Подготовился, точно к романтическому свиданию. А теперь ему ничего от такой дуры, как я, даром не нужно. Даже фамилию знать не хочет…
Что же я за дрянь такая! Ужин стынет, а он голодный… И женатый. Он сразу это сказал и попросил принципиальных дур не отнимать у него время. Драгоценное. Два месяца — это пшик… Только в офисе они долго тянутся. В женском коллективе.
— Я не должна была приходить…
И снова несу не то, совсем не то…
— Но раз пришла, проходи, — говорит он, наверное, то, что надо. Надо ему. Сейчас. — Давай уже поужинаем и…
Глаза оставались на одном уровне, глаза в глаза, и в глаза не врут, с глазу на глаз всегда говорят одну только правду.
— Поедешь домой.
Не добавил «к папе», но явно подумал. И я подумала в ответ, что заслужила… Такое обращение. И вот такой именно тон. Не снисходительный, не подшучивающий, как раньше, а такой вот совсем уничижительный, когда он вынужденно подбирает слова, вместо того, чтобы от всего сердца послать матом. Повела себя, как малолетка. И если скажу сейчас, что не спешу домой, Глеб просто решит, что я через силу оплачиваю ужин. И от десерта откажется. Зачем ему такой нужен?! С горчинкой, просроченный, из магазина эконом-класса…
