- А если выберу неправильно?
- Тогда умрешь, - это прозвучало равнодушно, но яйца мгновенно съежились в две горошины.
- Можно… не выбирать? – он оглянулся в поисках выхода.
- Можно, - ответил невидимка. – Но тогда останешься навсегда здесь.
Паша сказал себе: это сон. И попытался проснуться, но не получилось.
Правая или левая?
Левая поднималась на высоту второго этажа и обрывалась площадкой-балконом. Правая вела на третий этаж, под купол.
Не та ли это ротонда, куда они с Алисой не пошли? Дьявольское место, где загадывают желания?
Левая или правая?
Он решил сосчитать колонны. Чет – направо, нечет – налево. Одна, две… шесть.
Ступеньки глухо гудели под ногами, и казалось, что лестница никогда не кончится, что он поднялся уже выше кукурузины «Лахта-центра». Но вот наконец и круглая площадка со стенами, густо исписанными надписями.
- Ты угадал, - глумливо сказал невидимка. – Твое желание исполнится.
- Но я же еще не загадал, - возразил Паша.
- Уже загадал. А теперь прыгай!
Словно чья-то рука толкнула его в спину, и, проломив перила, он полетел вниз. Крича – и… просыпаясь.
Надя стояла в прихожей, обнимая букет и глупо улыбаясь. В комнате ожил телефон, но туда надо было еще доковылять: нога болела просто адски. Пока дошла, звонки оборвались. Посмотрела – с незнакомого номера. Обычно она никогда не перезванивала, чтобы не нарваться на мошенников. Кому надо – дозвонятся. Но тут прямо подмывало нажать на обратный вызов.
Впрочем, не понадобилось – телефон зазвонил снова.
- Да? – ответила осторожно.
- Надя? Добрый день. Тебе привезли цветы?
- Да, Андрей… Сергеевич, - Надя снова растеклась в улыбке. – Спасибо большое.
- Давай без Сергеевича, ладно? Как нога?
- Болит, но терпимо.
- Это хорошо, что терпимо. Как насчет ужина сегодня?
Боже, оно правда сбывается! Хотя «боже» тут точно не к месту.
Черт, оно сбывается, правда!
Как бы ответить, чтобы не прозвучало визгом собачки, которую позвали на прогулку?
- Я не против.
- Отлично. Виктор заедет к семи. Я буду ждать там. До встречи.
- До встречи.
Нажав на отбой, Надя взяла букет, который положила на кровать. И что с ним делать? Мать увидит – прицепится намертво. Не поверит, что Серый подарил, знает, что тот каждую копейку считает. Как там она говорит?
«Ничего, лишь бы человек был хороший, деньги – дело наживное».
Да-да, наживное. Только некоторые за всю жизнь ничего не наживают. Что отец-киномеханик, что мать-медсестра. Когда отец ушел, стало совсем кисло. Алименты – смех, да и кончились уже, как восемнадцать исполнилось. Мать днем работала в процедурном кабинете поликлиники, вечерами по соседям бегала, уколы делала, капельницы ставила. Хватало на еду, коммуналку и самое необходимое. Надя пыталась где-то подработать, но все равно получались крохи.
При всех своих мечтах о лакшери, она была девушкой крайне непрактичной, не имело смысла это отрицать. Специальность будущую выбрала по любви, а не по расчету. Одна надежда была на то, что сможет готовить школьников к ЕГЭ. Русский все сдают, но никто его толком не знает. Вот и Серега тоже – понравился, и не подумала, что это совсем мимо кассы. Во всех смыслах.
Теперь еще и с ним как-то разбираться придется. Не держать же балласт при себе. Или все-таки пока придержать – на всякий случай? Вдруг что-то с Андреем, который уже не Сергеевич, пойдет не так? Хотя нет, не стоит. Как там у Островского? «Уж теперь у меня перед глазами заблестело золото, засверкали бриллианты»*.
