Тимофей Ильич уверенно вел нас на запад, проложенная тропинка извивалась между деревьями, иногда пропадая в густых зарослях. Мы с Никифором старались не отставать от проводника. По мере продвижения вперед лес становился гуще.
Солнце указывало путь, и вскоре мы заметили очертания развалин, проглядывающих из-за крон.
– Это и есть бывшее поместье? – спросил я, кивнув на искореженные каменные руины.
– Оно самое, ответил Тимофей Ильич. – Только нам туда не надо.
За деревьями показалась залитая солнцем поляна, исчерченная линиями полуразваленных стен. Сейчас здесь остались фундамент и первый этаж, частично разрушенный временем. На вид руины руинами. Большие белые камни громоздились друг на друге, зарастая мхом.
Мы повернули на северо-запад, земля под ногами стала более вязкой, деревья-великаны сменились тонкими, чахлыми деревцами, в воздухе запахло тиной.
– Слышите, как топь дышит? – настороженно вслушивался Тимофей Ильич.
– Неужто это и есть Поганое болото? – удивился Никифор.
– Скоро уж будет, – сказал проводник, кивнув вперед.
– А почему его так называют? – спросил я.
– Вблизи этих мест часто худое случается, – вздохнул наш проводник.
Открывшаяся в просвете покосившихся берез картина заворожила. Зеленовато-бурая топь простиралась насколько хватало взгляда. Кони стали тревожно ржать и взбрыкивать.
– А разве мы сможем здесь пройти? – нахмурился я, вглядываясь вдаль сквозь завесу дождя.
– Сможем, но нужно бы передохнуть, – буркнул Тимофей Ильич, спешился и присел на мягкую кочку. – Кому-то придется постеречь здесь коней, дальше верхом не пройдем.
Несомненно, я остаться не мог, а без проводника нам нужного места не найти.
– Оставайся и гляди в оба, – приказал я Никифору, спрыгнув с коня, тот молча кивнул, забирая поводья.
Насколько хватало глаз, простиралась подернутая ряской вода, из которой торчали редкие пучки травы, и лишь вдали тонкие стволы березок образовывали белые частоколы, позволяя надеяться, что хотя бы там находятся островки относительно твердой земли.
– Ну и где брод? – спросил я, указав на болотную воду.
– Здесь, – Тимофей Ильич неопределенно махнул рукой.
Пошарив в траве, он вытащил длинный шест, первым ступил на зыбкую едва заметную тропу, плавно заворачивающую на северо-восток.
– Ступайте за мной и не зевайте. Идти далече придется, здесь неглубоко, вода еще теплая. Не застудитесь, – крикнул он.
– Да что там не застудитесь, не утонуть бы, – буркнул я.
Вначале мы шли быстро, но чем дальше убегала тропа, тем труднее становился путь. Оставалось загадкой, по каким приметам мой проводник умудрялся находить дорогу в этой жиже. Но я ни разу не провалился в болотную грязь, глубже, чем по щиколотку.
По левую сторону еще кипела осенними красками жизнь: еловые леса перемежались зелеными дубравами и золотистыми березовыми перелесками; справа – беспросветное уныние, даже лягушачье кваканье было неслышно в этой мрачной тишине. Единственное, что резало слух, это шелест травы, нарушаемый порывами ветра.
Мертвое болото казалось бескрайним, унылый пейзаж из бурой ряски среди выступающих кочек и хилых деревьев не думал меняться. Временами топь бурлила, извергая пузыри воздуха.
Вскоре вода поднялась уже выше колена. Где-то там, под плотным покрывалом ряски стали чувствоваться ключи, они выталкивали из глубин ледяные потоки, и тогда ноги обжигало холодом.
Тимофей Ильич, недовольно хмурил брови и посматривал по сторонам.
