Дом Делла Рида находился в отдалении от центра – не то чтобы особняк, но и не скромное жильё. Двухэтажное здание, скрытое за живой изгородью, выглядело вычурно, будто строилось для кого-то другого – более шумного, менее одинокого.
Он припарковался у тротуара, заглушил двигатель и несколько секунд просто сидел, глядя на вход. Полиция закончила работу два дня назад. Дом был закрыт, но официально – не опечатан. Как будто все уже решили: дело закрыто, виновная найдена.
Харрис не торопился. Он прислушивался – не к звукам, а к себе. Странное чувство не отпускало с тех пор, как он впервые увидел фото Вивиан. Не та, что в газетах. А та, что была в письме: не блестящая актриса, а уставшая женщина. В её глазах не было вины – была тень.
Он вышел, щёлкнул дверью и пошёл по тропинке. Трава под ногами была пересохшей. На ступеньках крыльца валялись листья и кусочки газет – одна из них, подмятая ботинком, содержала имя Рида:
«Критик, раздавивший десятки карьер, был убит в своём доме».
Колдвелл поднял взгляд на окна. Второй этаж был тёмным. Пыль на стекле блестела в утреннем свете. Дверь дома была обита кожей, с латунной ручкой. Заперта. Но не на замок, как выяснилось – а просто прикрыта. Он толкнул её, и она нехотя отворилась.
Пахло затхлостью. И чем-то ещё. Остатками крови, моющих средств, сыростью из ковра. Дом будто дышал остатками чужой жизни.
Он вошёл в прихожую. Половицы скрипнули. Слева – гостиная. Справа – лестница на второй этаж. Прямо – коридор, ведущий к кухне.
Комната убийства была известна из протокола – гостиная. Он свернул туда.
Мебель стояла по местам. Полицейские не особенно беспокоились о порядке. На журнальном столике – запекшийся след стакана и неаккуратно отложенная газета. Диван, на котором нашли Вивиан, покрыт защитной тканью. Ковер в центре всё ещё хранил тёмное пятно, хотя его отчаянно пытались оттереть.
Колдвелл обошёл диван. Вся сцена преступления была, как на фото, которое он видел в отчёте. Всё – кроме одного.
Он присел рядом с камином. Над ним, как и ожидалось, висела картина – городской пейзаж в дождь, серые здания, отражения фар. Но в углу под камином, почти у стены, он увидел что-то странное – стеклянный осколок. Маленький, но явно не от бокала или лампы. Он был частью чего-то… изогнутого. Похоже, фрагмент объектива?
Колдвелл аккуратно поднял его с помощью носового платка. Стекло было тонкое, почти линзовое. Он осмотрел пол – ничего больше. Ни камеры, ни держателя. Ни слова об этом не было в отчёте. Ни единого упоминания.
Он выпрямился, снова посмотрел на картину.
– Кто-то что-то видел, – пробормотал он.
Дом молчал.
Он снова посмотрел на стеклянный осколок на ладони. Это не просто стекло. Это – часть чего-то технического, точного. Не хрусталь, не посуда, не декор. Возможно, объектив. Но чей? Кто мог его уронить здесь?
Колдвелл убрал находку в нагрудный карман, обернув её платком. Не криминалист, но опыт в зале суда научил: иногда деталь, которую полиция упускает, становится тем самым гвоздём в крышке чужого алиби.
Он прошёлся по комнате медленно, словно рассматривая театральные декорации. На книжной полке – детективы, кое-где философия, и целый ряд автобиографий звёзд. У Делла Рида было время и вкус. Или тщеславие. Или то, и другое.
Он остановился у стойки с пластинками. Музыка. Саундтреки к фильмам, джаз 40-х, редкие записи. Он провёл пальцем по одной из обложек. Вивьен Ли и Морис Шевалье – «Любовь в Париже». Интересный выбор для человека, чьи рецензии разбивали фильмы в пыль.
