Теория мёртвого мира - страница 4

Пожалуй, при подведении фундамента под основание их загадочного существования, по-видимому, не обойтись без обращения к “божественной санкции” самого Шталя. И потому их положение в пространстве столь поразительно комично, однако положение во времени вполне заслуженно трагично. В фойе их мира неуместно неизведанное и не гостит неизмеримое. И потому они живут, не ожидая. Инактивация генов супрессоров и активация теломеразы в самом порядочном месте часто приводит к тому, что эти висцерально слепые, трансцендентально тупые, социально озабоченные министерские приспешники, не подозревая о своей “самой собственной” глиобластоме, вырисовывают фантазмы долгосрочного будущего, не имея своего краткосрочного. Они планируют чужие жизни, уже расставшись со своей…

Этот человек говорил долго.

Он, пробираясь сквозь субъективистские дебри блестящей теории Карла Менгера, добрался до теории экономического цикла Людвига фон Мизеса, обратив итог своего выступления к вере, и обобщил вещи, казалось бы, едва ли обобщимые.

– Пока суды открыто пренебрегали Евангелием от Матфея, потребители эфемерид выцеливали фазу ретроградного Меркурия, экономисты вырисовывали свои кривые, технические аналитики таращились на свои японские свечи, а теноры спасали этот мир, нацисты так и не сошлись в вопросе о том, как правильно приветствовать Солнце.

Виктор Громов сквозь заупокойную тишину смотрел в сторону авансцены, ощущая себя приходской монашкой, изучающей половое покрытие.

Никто не проронил ни слова. Мир замер минутой молчания, не нарушая закона отпевания.

В какой-то момент один человек в центре зала всё же отважился на движение.

Он встал в полный рост, выпрямившись, будто бы вершитель судеб. Поднялся он с видом человека, которого вовсе не оскорбляет гравитация – он попросту не замечает этого посмешища. Это был респектабельный депутат от либеральной партии.

– А кто вы, собственно, такой? – вспорол глухую тишину его вальяжный голос.

– Я… Я никто.

– Вот и я о том же. Вопросов больше нет.

Обстановка мгновенно разрядилась. Послышался сардонический гогот и хлёсткая гинекологическая ругань, что звонко вырывалась из академических глоток, а слюни по закону искрометного брюзжания тонкой пеленой покрывали окружающих людей в знак их единых убеждений.

Если судьба поставила вас перед вилкой – возьмите вилку.

Йоги Берра

Виктор Громов стоял перед дверью, вглядываясь в фрактальную структуру потёртой ручки, открывающей не только новые пространственные возможности, но и степени трансляционной свободы его воли. Тогда, возможно, впервые в своей жизни он не хотел получить ещё один ответ. Потенциальная форма ответного слова подвела его к порогу одного из верховных властителей утилитарного престола[8]. Он никак не мог быть частью какого-то плана, ведомым с целью со смыслом, ведь Бертран Рассел показал, кому отходят эти цель и смысл.

Сладкий дурман зловонья промёрзшего воздуха проникал в его лёгкие, заостряя тягостность его безмолвного стояния, на что сторонний наблюдатель взглянул бы с состраданием.

«Христианский мир, – говорит Кришнамурти, – идеализировал страдание, поместил на кресте и поклоняется ему, выражая этим, что вы никогда не сможете спастись от страдания иначе, чем через одну определённую дверь». Виктор Громов стоял перед подобной дверью, разглядывая визуальное самоподобие структуры, подменяющей святую простоту тенденциозной сложностью. Он с подачи одного занятного янки знал, что необходимо сделать с вилкой, если бы судьба поставила его перед вилкой, но эта сучка поставила его перед дверью. И он не мог коснуться её ручки, ведь эта дверь могла быть для него открытой, а избавление от мук предстать недостоверным.