Читать онлайн Мишель Биар, Мариса Линтон - Террор. Демоны Французской революции

Michel Biard, Marisa Linton

TERREUR!

La Révolution française face à ses demons

Перевод с французского Аркадия Кабалкина

Научный редактор Юлия Сафронова, историк-франковед

© Armand Colin, 2020, Malakoff

ARMAND COLIN is a trademark of DUNOD Editeur – 11, rue Paul Bert – 92240

MALAKOFF

© Кабалкин А. Ю., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025

КоЛибри^>®

1. Священнослужители, погибшие во II году, «жертвы» «террора» по мартирологу аббата Гийона (1821)

2. Командированные народные представители

Армия Самбры и Мааса, создана 29 июня 1794 года путем соединения Арденнской армии (прекратившей существование), правого фланга Северной армии и левого фланга Мозельской армии.

3. Народные представители в армии

4. Департаменты, где была создана как минимум одна революционная армия, батальон или рота

5. Операции парижской революционной армии

Места, где размещали гильотину:

• Гревская площадь, апрель – август 1792 года

• Площадь Каррузель, 21 августа 1792 – 10 мая 1793 годов

• Площадь Революции: 21 января 1793 года, 11 мая 1793 – 20 прериаля II года (8 июня 1794 года). Кроме: Поля единения (Марсова поля (22 брюмера II года (12 ноября 1793 года)

• Площадь Бастилии: 21–25 прериаля II года (9–13 июня 1794 года)

• Площадь Опрокинутого трона: 26 прериаля – 9 термидора II года (14 июня – 27 июля 1794 года)

• Площадь Революции: 10 термидора – 5 фрюктидора II года (28 июля – 22 августа 1794 г.)

• Гревская площадь: 26 фримера III года (16 декабря 1794–1795 годов. Кроме: площадь Революции, 29 прериаля III года (17 июня 1795 года)

6. Тюрьмы, гильотины и кладбища Парижа

7. Количество приговоренных к смертной казни

8. Чрезвычайные военные трибуналы

Гражданские – «революционные», или «народные», – судебные инстанции, как в Оранже (Воклюз), не представлены в нижеприведенном списке, не считая исключений (так, чрезвычайный трибунал Страсбурга, названный «революционным», переезжавший из коммуны в коммуну, указан в нем потому, что связан с революционной армией этого департамента численностью в тысячу человек, взятых из Рейнской и Мозельской армий). Департаментские уголовные суды, судившие «по-революционному» очень недолго, не больше нескольких недель, как в Аррасе (Па-де-Кале) и Камбре (Нор), не включены потому, что в обычное время являются регулярными органами юстиции. Наконец, не учтены коммуны, где чрезвычайный трибунал находился очень недолго (так, трибунал Байонны переместился в Ош (Жер) для вынесения приговора всего одному человеку, то же самое было в нескольких коммунах Ланд, в т. ч. в Сен-Севере и в Даксе).

9. Число лиц, объявленных вне закона

Нельзя не радоваться итогу сотрудничества двух наиболее видных и плодовитых специалистов по Великой французской революции с обоих берегов Ла-Манша, французского историка Мишеля Биара и его британской коллеги Марисы Линтон. На основании изучения наиболее актуальных работ по истории Революции на французском и английском языках они сумели предложить читателю оригинальное и чрезвычайно насыщенное исследование. При том что оно касается событий длительного периода, с конца Старого порядка до зари XIX века, акцент в нем делается главным образом на явлении «террора» и на кампании государственного насилия в 1793–1794 годах: ее истоках, развитии, влиянии на французское общество, а также на более проблематичном и более живучем, чем обычно считают, вопросе о способах, примененных затем для прекращения этого «террора». Кроме того, это исследование содержит ценные размышления о более чем двухвековой противоречивой историографии и о спорах, восходящих к произведениям современников Французской революции, – спорах, которые целиком перетекли в наш XXI век.

Мало какие периоды французской истории так же дурно толковались и искажались и так же грубо упрощались. Диапазон объяснений явления революционного Террора, предлагаемых историками, социологами, философами, не говоря об эрудитах и о романистах, воистину впечатляет. Однако значительное большинство этих авторов обладало ограниченным пониманием исторической реальности событий, которые они брались описывать и толковать. Помимо этого, большая их часть опиралась в своих толкованиях на настоящий миф о 1793–1794 годах, порожденный стараниями членов так называемого Термидорианского конвента снять вину с самих себя, отмежеваться от периода усиленных государственных репрессий, в которых часто были замешаны они сами. «Террор» был порожден, утверждали они, кознями Максимилиана Робеспьера и горстки его подручных-монтаньяров, якобы стремившихся к установлению диктатуры, а то и новой монархии с «чудовищем» Робеспьером на троне. Если верить им, «террор» представлял собой продуманную «систему», некую структуру, навязанную большинству незначительным меньшинством.

В главах своего труда, перетекающих одна в другую как тематически, так и хронологически, авторы на основании целой серии новых исследований, в том числе многочисленных собственных работ, оспаривают антиисторическую легенду о 1793–1794 годах и развеивают ее. Они весьма убедительно показывают, что репрессии тех лет никогда не замышлялись как «система». Большая часть мер, связанных с «террором», объединялась, менялась и усиливалась Национальным конвентом на протяжении многих месяцев в ответ на перипетии войны на внешних рубежах, гражданскую войну, народное давление. Некоторые из этих мер имели, кстати, прецеденты уже в первые годы Революции и даже при монархии. Весь этот процесс никогда не проистекал из какой-либо единой и продуманной идеологии. И если роль Робеспьера была далеко не второстепенной, он все же не сыграл в «терроре» той главенствующей роли, которую ему так часто приписывают. Более того, во многих случаях его политические противники жирондисты, как и якобинцы-монтаньяры, выступали по меньшей мере его сообщниками в создании институций «террора».

При этом, как подчеркивают авторы, невозможно полностью понять поведение и политические решения предводителей Французской революции, если не учитывать роль их эмоциональной составляющей. С одной стороны, нельзя недооценивать невероятный всплеск восторга, воодушевления и всеобщей любви к «братству» как мотивирующих факторов, равно как и разочарования и нетерпения, всегда охватывавших революционеров при столкновении с теми, кто не разделял их энтузиазма. Но, с другой стороны, чтобы лучше понять репрессии 1793–1794 годов, важно прежде всего разобраться в многочисленных проявлениях страха: страха военного вторжения из-за границы, возмездия, заговоров; все это порождало злобу и ненависть и облегчало задачу циничных манипуляторов. Авторы выразительно показывают, до какой степени могли чувствовать себя жертвами «террора» сами «террористы».

К чести Мишеля Биара и Марисы Линтон, они стараются не пренебрегать счетом жизней, унесенных «террором». Для этого они изучают имеющуюся статистику казней по приговорам революционных и военных трибуналов. Мимо их внимания не проходит жестокое подавление Вандейского мятежа и так называемых федералистских восстаний, пышно обставленный процесс над различными членами враждебных фракций, не говоря о парижской гекатомбе в июне–июле 1794 года, учиненной по прериальскому закону. Они пишут о плачевном физическом и моральном состоянии узников, на долгие месяцы брошенных в тюрьмы, порой в неописуемую грязь. Они предлагают поразмыслить над тем, как революционеры пренебрегли правами человека, встав перед необходимостью «нарушать закон ради спасения закона».

Но при этом авторы стараются включить все это в контекст исторических обстоятельств и доминировавших тогда эмоций. Тем самым они отвергают ложные, надуманные аналогии между «террористической» фазой Великой французской революции и тоталитарными режимами и идеологиями XX века. Они подчеркивают немалое количество оправдательных приговоров и закрытий дел, часто более 50 % от всего числа разбиравшихся чрезвычайными трибуналами. Обращается внимание и на большую зависимость размаха репрессий от местностей и департаментов. Благодаря всему этому становится очевидным, что наиболее широкие репрессии разворачивались именно там, где активнее всего действовала вооруженная контрреволюция, выступавшая против Национального конвента.

В заключение мы должны выразить признательность авторам за появление этого столь насыщенного, богатого оттенками исследования и за их старания рассмотреть явление французского революционного «террора» во всей его сложности и противоречивости.

Террор… Одного этого слова достаточно, чтобы по меньшей мере бросить тень на Великую французскую революцию, а то и вовсе дискредитировать ее, тем более в наше время, когда из слов «террор», «терроризм» и «террорист» образуются всевозможные сочетания в связи с сопровождающими их страхами и ненавистью. Как и в случае с другими терминами, обозначающими ключевые события революционной эпохи (Термидор, Брюмер и прочие), к этому слову приросла прописная буква (заодно с определенным артиклем французского языка, тоже призванным его усилить). Однако когда к нему прибегали революционеры и революционерки, они прописной буквой почти никогда не пользовались. Она отличает прежде всего работы историков XIX века и более поздних времен, причем одним из главных ответственных за это приходится назвать Мишле. Во вступлении к своей «Истории Французской революции», издававшейся начиная с 1847 года, он не только применяет прописную букву, но и почти что персонифицирует Террор, наделяя его даже даром речи: «“Братство или смерть”, – сказал позднее Террор»[1]. Середина XIX века – время, с которого отсчитывается распространение этой многозначительной прописной буквы.

При всех ограничениях цифровизации статистика запроса на поисковом онлайн-сервисе Ngram Viewer четко показывает, что взлет в использовании этого термина с прописной буквы происходит в 1840–1860 годах, а апогея достигает в 1880–1910 годах (в связи со столетием 1789 года), затем отмечается заметное снижение, а новый значительный взлет наблюдается в 1980-е годы, на сей раз в связи с двухсотлетием Революции и со вспышкой историографических споров на эту тему