Грузовик свернул на Maple Lane. Брусчатка, потрескавшаяся от времени, заставила зубы стучать в такт, словно скелет из шкафа отбивал морзянку. По обеим сторонам выстроились двухэтажные дома в викторианском стиле: резные ставни с облупившейся краской, флюгеры в виде воронов, чьи клювы указывали на кладбищенский холм, почтовые ящики, проржавевшие до дыр, как старые гробы. На крыльце аптеки сидел старик в клетчатом кепи и курил трубку. Дым вился вокруг его головы, образуя кольца, похожие на нули – будто он выдыхал тайны, которые никто не хотел слушать. Он помахал им, словно ждал именно их.
– Добро пожаловать в музей восковых фигур, – пробормотала Шарлотта, чувствуя, как мурашки побежали по спине.
Дом был таким, каким его описывали в объявлении: «Очаровательный викторианский особняк с историческим шармом». На практике – покосившиеся ставни, трещина в форме молнии на входной двери, будто кто-то ударил топором в сердце дома, и флюгер, скрипевший, как кости старика, который не мог найти покой. Воздух пахнул плесенью и чем-то сладковато-гнилым – словно под полом гнил гигантский плод.
– Взгляни на эти витражи! – Эвелин ткнула пальцем в окно с изображением совы, чьи стеклянные глаза сверкали в солнечном свете. Желто-синие блики танцевали на полу, превращая паркет в калейдоскоп из теней.– Здесь же настоящая…
– Плесень? – Шарлотта пнула ногой горшок с засохшими розами. – Или грибок? Тут даже воздух кашляет.
Мать проигнорировала её, направляясь к лестнице. Ступени скрипели под ногами, будто предупреждая: «Уходи, пока не поздно». На стене висели портреты прежних хозяев – семейство в черных одеждах, лица бледные, глаза пустые. На последней картине девочка лет семи держала куклу без головы.
Комната на втором этаже оказалась просторной, но душной, словно её годами не проветривали. Балдахин над кроватью напоминал паутину, сплетенную гигантским пауком, а обои с выцветшими розами отслаивались, обнажая чёрные пятна сырости, похожие на лица. Шарлотта бросила рюкзак на пол, и пыль взметнулась в воздух, заставляя её чихнуть.
– Ужин через час! – крикнула снизу Эвелин, и её голос эхом отразился от стен, будто дом повторил слова на забытом языке.
Шарлотта не ответила. Её внимание привлекло пятно у ковра – липкое, солоноватое на вкус, когда она коснулась пальцем. Морская вода? Но до океана сотни миль. Она потянулась к окну, чтобы проветрить комнату, и замерла: на внешней стороне стекла виднелись царапины – тонкие, как ногти, будто кто-то годами скребся, просясь внутрь.
Ночь в Шэдоувейл-Хейвене оказалась громче Монреаля. Вой ветра в трубах, скрип половиц – в шаги за дверью, а тишина между звуками наполнялась шепотом…
«Шёпот?»
Шарлотта вскочила на кровати. Лунный свет пробивался сквозь шторы, окрашивая комнату в сизые тона. На подоконнике, за стеклом, виднелся мокрый след – отпечаток маленькой босой ноги.
– Кто здесь? – её голос дрогнул.
Тень метнулась за окном. Шарлотта рванула штору. Во дворе, под старым кедром, стояла девочка лет семи. Вода стекала с её платья, образуя лужу у корней, а волосы, слипшиеся от тины, капали на землю, словно чёрные слезы.
– Эй! – Шарлотта распахнула окно. Холодный воздух ударил в лицо, неся запах гниющих водорослей и металла. – Ты… потерялась?
Девочка подняла голову. Глаза – пустые, как у куклы, без зрачков, без жизни – уставились на неё. Пальцы с синюшными ногтями сжали ракушку, её острые края впивались в ладонь, но крови не было. Только вода, капающая на землю.
