Читать онлайн Александр Манахов - Тьма во мне

Глава 1 Серебряная завеса

Может ли бессмертное умереть? Казалось бы, заложенное внутрь противоречие лишает вопрос всякого смысла. Но вот о чем стоит подумать: может ли душа человека пасть во тьму так глубоко, что ее уже нельзя будет извлечь оттуда никакими средствами? Где пролегает та грань, переступив которую, невозможно вернутся назад? Убийство, кровавый росчерк на пергаменте дьявола, зависть, ненависть, отчаяние, страх? Который из этих пороков – самый страшный порок? Который из этих порогов – порог невозврата? Который из этих атрибутов греха сулит окончательное падение в бездну? Мне предстояло пройти каждый из них, каждый из кругов моей личной преисподней, преодолеть витки лестницы, ведущей к неизбежному концу. Что ж, можете всегда положиться на убийцу в отношении затейливости повествования. Но что ожидает там, за последней чертой? Мне предстояло узнать и это. Там, сидит вовсе не дьявол. Там, подобно надежде, погребенной на дне шкатулки под всеми бедами мира, находится подлинное раскаяние, прощение и освобождение. Но дойти до них нелегко. Долог и тернист путь к чертогам света, он полон ошибок и тупиков, развилок и капканов. Как выбрать правильную дорогу? Как идти по ней в темноте, не видя маяка, не зная, ждет ли тебя спасение? Как жить, если в тебе осталась одна только ненависть? Если только ненависть одушевляет тебя, если без нее ты превращаешься в тряпичную куклу, лишенную всяких других чувств, лишенную даже самой души? Раньше мне казалось, что я без труда убью всех, кого ненавижу, всех по очереди, и рано или поздно доберусь до себя.

Из воды, темной и зеленой, похожей на какой-нибудь травяной отвар, на меня смотрел юноша. Белая кожа, как бы вырезанное из мрамора лицо без румянца и загара бледнело, как никем нетронутый снег. Нос слегка вздернут. Тонкие бескровные губы не улыбаются. Золотистые волосы, похожие на взбитую вилами солому, сильно взъерошены. Такой светлый, такой чистый и свежий, как весеннее утро, облик. Ему нарисовать бы небесно-голубые или травянисто-зеленые глаза, но нет. Эти глаза были большими и темными, как ночь, как два агата. Что-то детское и наивное было в этом распахнутом, как будто удивленном взгляде. Я не знал, насколько это лицо красиво, но я знал, что это лицо мое.

Я улыбнулся. Не потому, что был повод, но просто, чтобы посмотреть, украсит ли меня улыбка. Итог не порадовал. Улыбка получилась вымученной, болезненной и совершенно неискренней. Она не только не украшала лицо, но портила его, превращая в странную гримасу, не то злую, не то страдающую. Без улыбки лучше. Увы, но зеркала не умеют льстить.

Люди говорят, что зеркало может отразить душу. Наверно, пустое суеверие. Неужели это и есть моя душа: бескровная, неулыбчивая и такая юная? Сомневаюсь, что у нас и наших душ одно и тот же портрет. Говорят еще, горе и обиды старят нас, и если так, то в душе я был уже совершенным стариком, хоть и выглядел всегда моложе своих лет. Скоро мне исполнится шестнадцать, впрочем, никто не мог дать мне и четырнадцати. Слишком худой, слишком бледный, среднего роста, с маленькими, детскими чертами лица. За исключением глаз. Они у меня большие, темные, и потому, прежде всего, привлекают чужой взгляд. Такая вот шутка природы, впрочем, с самого моего рождения она любила смеяться надо мной. Но об этом позже.

Моя ладонь коснулась холодной воды и одним размашистым движением разбила четко отразившийся образ, как бы желая стереть его навеки. Но он вскоре вернулся, как возвращается все в этом мире. От себя не убежать. Не в силах больше смотреть туда, я отвернулся.

Шел последний месяц лета, поэтому погода еще стояла теплая, и все же туман почти каждое утро накрывал окрестности густой белой пеленой. Солнце не баловало наши края. По-настоящему жаркая и светлая пора была коротка, проходила стремительно и заканчивалась неожиданно, как счастье. Королевство Норденхейм было самым северным в округе, а потому самым холодным и самым суровым. Оно одиноким стражем стояло словно на смой границе обыкновенной природы, за пределом которой уже начинались владения вечной зимы. Здесь, у нас, сезоны еще сменяли друг друга по кругу, но в отличие от соседей, живших на плодородных равнинах, в низовьях широко разливающихся рек, наш народ занимал предгорья. Чуть дальше, за лесом, возвышались горы, где люди трудились в глубоких шахтах, добывая драгоценную руду. А уже за горами раскинулись снежные пустоши, тянувшиеся до самого побережья бескрайних северных морей. Оттуда к нам приходили холодные ветра, несшие снега и стужу, и даже горная гряда не могла защитить нас от них. Весь Норденхейм был высечен из холодного грубого камня, и люди здесь были такими же холодными, серыми и твердыми, словно камень. На своих плечах они могли нести груз самой тяжелой работы.

Одна их половина, как уже было сказано, горбатилась на рудниках, другая – вела хозяйство: пахала, сеяла, разводила скот. Этим и ограничивалось все разнообразие местных занятий. В городе жили умелые кузнецы, кожевники, даже ювелиры имелись, но их было мало, а новые люди никогда не стремились сюда. Кому охота жить в такой холодной и неприветливой стране?

Впрочем, была еще военная служба. На юге и на востоке рассеялись пригоршни мелких государств, таких же, как Норденхейм. В прежние времена стычки с ними очень изматывали народ, однако нынешнему королю удалось сгладить все конфликты. И вот уже многие годы люди Норденхейма живут в мире и спокойствии.

Нужно отдать ему должное. Король Родвард правил сурово, но смог усилить оборонные позиции королевства. Жестокость не затмевала его острый природный ум, и потому он никогда не стремился владеть чужими землями. Он не был завоевателем. Ему вполне хватало власти над собственным королевством и собственной семьей. Я знаю, о чем говорю, ведь я его сын. Вернее, один из сыновей – младший. Мой старший брат Хьюго – молодая копия отца. Он является первым наследником трона, я следующий на очереди. Впрочем, власть никогда меня не привлекала и, в первую очередь потому, что с ней об руку шла громадная ответственность за судьбы многих людей. Я же не чувствовал своей готовности нести столь тяжкую ношу.

Наши с братом отношения не были сложными, все было предельно просто и понятно каждому. Мы ненавидели друг друга. Я не любил его не потому, что завидовал его статусу. Нет, зависти во мне не было по причинам, которые уже были озвучены. Однако меня бесконечно злило то, с каким небрежением он относится ко мне. Как будто я не часть их королевской семьи, а проходимец, недостойный зваться сыном короля. Меж тем, причин для этого, кроме его собственной гордыни, не было вовсе. Но, в конце концов, мы всего лишь отражения наших родителей. Вот и Хьюго просто брал пример со своего… моего… нашего… отца, который всегда и во всем поддерживал только первенца.

В замке было мало интересных занятий. Я имею в виду, интересных, для меня. В его толстых стенах я порой, задыхался, и только уютные лесные чащобы, необозримые раздолья полей, недоступные вершины гор позволяли мне дышать свободно. Как можно меньше времени я старался проводить взаперти, и потому выглядел дикарем в глазах большинства людей. Но диким я вовсе не был. Тихие вечера я мог проводить в обществе старых книг, которые любил больше людей. Но книги – это не стены, они также просторны, как леса, долины, далекие недостижимые скалы. Книги – это земля, это деревья и цветы, а еще это море, которое я никогда в своей жизни не видел. Какими красочными, порой, были описания путешественников, какие переливчатые, волнующие картины рисовало мне мое растревоженное воображение, и какая серая пыльная действительность вдруг окружала меня, когда я по какой-либо причине отвлекался от страницы.

Я был одним из немногих посетителей нашей библиотеки. Слуг грамоте не обучали, и они заходили сюда только во время уборки. Хранитель библиотеки, старый писарь, в свои преклонные годы уже почти ослеп, а его молодых учеников библиотека привлекала куда меньше, чем какая-нибудь городская таверна. Хьюго же, хоть и был наравне со мной образован, здесь не появлялся никогда. Видимо, поэтому я и выбрал себе это убежище. Здесь не было брата, здесь не было никого, кто мог бы причинить мне зло. Абсолютное одиночество, как великое счастье, царило в этом месте, и то, что я, как бездомный кот, сторонился людей, здесь уже не могло казаться таким странным.

Но у этого логова имелось двойное дно, и я прятался там, в самой глубине своих фантазий, уводящих меня в неведомые края, в дальние дали, полные приключений и чудес. Здесь никто не мог меня осудить, кроме мудрецов древности, да и те не осуждали, а, скорее, направляли и подсказывали. Однако чтению я посвящал только свои вечера. Большую же часть жизни, так мне, по крайней мере, казалось, я проводил в лесу.

Не было у меня другого, более преданного друга, чем он. Он стал моей надежной крепостью, стены которой не были замкнуты. Они сходились и расходились, словно по моему желанию, как чьи-то живые объятия. Они могли укрыть сенью зеленых сводов или распахнуть просторы бескрайних полей за своими пределами. Лес необъяснимой силой заманивал меня вглубь, и всякий раз, как я приходил, откликаясь на его немой зов, меня преследовало очень сложное чувство. Лес казался мне божеством, которое, будто наделяло и меня неограниченной властью над предметами, и потому я, оказываясь в его пределах, под его зачарованными сводами сам становился богом. Ну, или хотя бы маленьким божком своего замкнутого дикого рая. Также как это происходило с книгами, сюда я мог сбежать от людей и остаться наедине с собой, купаясь летом в холодных озерах, что пополнялись талой горной водой, исследуя тайные звериные тропы, наблюдая за птицами, охотясь, фехтуя.

Меня и Хьюго обучали военному делу. Нас тренировали лучшие фехтовальщики Норденхейма, и я был весьма хорош, впрочем, уступал брату пусть не в ловкости, но в силе и в той неистовой смелости атак, которые требовал меч. Вот еще одна причина, почему отец не воспринимал меня всерьез. Да, я был быстр, ловок, но Хьюго даже внешне имел царственный вид: высокий, мускулистый, черноволосый юноша – настоящее подобие нашего короля. Не то, что я – худой, жилистый и нескладный, с мамиными большими глазами и ее же соломенными волосами. Даже частые тренировки не могли изменить мое природное сложение. Единственное, в чем я превосходил брата, так это в меткости.

Да, я стрелял не просто хорошо. Я мог стрелой сбить орех с самой верхушки дерева. О, к этому у меня был настоящий талант. Рано меня научили превосходно обращаться с луком, стрелами и ножами, снимать шкуры и разделывать тушки зверей. Я не боялся крови. Позже, охотясь самостоятельно, я отладил свои умения и возвел их в наивысшую степень мастерства. Охота для меня была больше, чем просто страсть. Она стала своеобразным ритуалом, способным распутать узел самых запутанных мыслей. Это была моя религия, нет, вовсе не жестокая. Я поклонялся жизни, а жизнь невозможна без смерти.

Задумывался ли я об убийстве людей? Конечно. Более того, я считал себя способным на это. Ранняя смерть, несправедливая смерть, страшная смерть была в наших краях не редкостью. Однако пока мне, к счастью, не представилось возможности проверить свою решимость. Я, если хотите, в отношении убийства, да и в любом другом отношении тоже, был исключительно невинен. Между прочим: если когда-нибудь я совершу всерьез убийство – отметьте это «если» – на кону должно стоять не меньше, чем вся моя жизнь.