Ирина нервно забарабанила пальцами по рулю. Повернув к Антонине голову и слегка наклонив её, она смотрела на неё не мигая. Поводив недовольно губами, она, как показалось Антонине, строго сказала:
– Я, допустим тоже полы отлично мыть умею. Но в жизни надо как-то развиваться! Стремиться куда-то. Ну, могли же вы в другое место перейти, на приёмы, например, в поликлинику. Или на косметолога отучиться… Они сейчас, кстати очень хорошо зарабатывают.
Эти слова больно задели Антонину, разговор принимал неприятный оборот. «Я же не советую вам, как жить», – подумала она.
– Да я думала об этом, когда уже лет несколько прошло, но тогда мне хотелось сбежать из медицины, и не важно куда.
– Понятно! – сказала Ирина. Тон её снова стал жёстким, деловым. – Хотела попросить вас об одном. Когда вы закончите у меня глобальную уборку, вам будет уже не сложно поддерживать чистоту, и время будет оставаться. Вы сможете готовить домашнюю еду для Ростислава?
Антонина вспомнила угрюмого подростка, с которым познакомилась сегодня днём.
– Конечно, – кивнула она, а про себя подумала: «я видела сегодня, как он любит домашнюю еду».
Антонине вдруг стало нестерпимо душно и тесно в просторной Ирининой машине. Ей страшно захотелось поскорее выйти на улицу. Она лихорадочно думала, как окончить этот неприятный затянувшийся разговор.
Внезапно у Ирины зазвонил телефон. Трубка басила:
– Ма-а! Ну ты где? Весь вечер тебя дома нет!
– Так! Уймись, я тебе сказала! – властно перебила сына Ирина. – Я где надо! – и отключила связь.
Они попрощались. Антонина вышла из машины и смотрела ей в след, пока она не скрылась за поворотом.
«Ах, Тоня, опять ты не смогла сказать, что приготовление еды – это работа за отдельную плату. Вечно жалость тебя подводит… Ой, не знаю, сработаемся ли мы с этой мадам?»
Она вздохнула и открыла ключом входную дверь своего родного дома, где её так ждали.
Но они сработались. Антонина сначала три, а потом уже и два дня в неделю убирала их огромную квартиру. Её рабочий день начинался с того, что она выбрасывала еду, которую до этого сама же готовила для Ростика. Кастрюли порой не открывались совсем, из холодильника исчезали только колбаса да молоко, а Антонина собирала по квартире пустые пачки из-под чипсов и «Роллтона». Что и где ели Ирина и Виталий, оставалось для неё секретом. «Может, в кафе, или столовой?» – гадала она.
За год к ней привыкли «как к комоду в своей спальне» – шутила про себя она. Вначале, когда дома всё преобразилось, – исчезла многолетняя пыль, сажа на окнах, перестираны были все ковры и шторы, из всех одеял была выбита пыль, а на кухне воцарилась идеальная чистота, ей были благодарны. Но потом, как это водится, все привыкли к порядку. Будто бы вещи сами находили свои места и становились чистыми. Также перестали замечать и Антонину, или она стала «в доску своей», при ней они даже ругались.
Поначалу ей было жутко от этих семейных ссор и скандалов, бушевавших нередко в этой квартире. Неловко от того, что она становилась невольным свидетелем их размолвок, и страх, что семья, пусть и чужая, запросто может разрушиться после таких горячих слов. Но через день она видела, что как они ни в чем не бывало возвращались в обнимку с работы, и всё снова шло своим чередом. Антонина купила себе наушники, чтобы во время таких моментов слушать музыку. «И нервы твои крепче будут», – говорила она себе.
