В детстве мы с сестрой все делали вместе, даже посещали кружок чечетки и уроки балета, что, конечно, выглядело чертовски странно. Я занимался танцами столько, сколько мог, потому что мне нравилось танцевать с девчонками, но занятия балетом – это уже был полный финиш. Если не считать того, что ты танцуешь с такими симпатичными чиками, все остальное в балете казалось мне полным отстоем. Чечетка же была крутой, потому что она была ритмичной; именно ее приемы я взял с собой, когда начал играть на барабанах, и теперь эти навыки останутся со мной навсегда. В старшей школе ничего особо не изменилось – я просто не стал одним из тех парней, которые полностью увлекались футболом или тусовались с ребятами.
Я немного играл в бейсбол и даже, на минуточку, участвовал в матчах Малой лиги. Но на самом деле меня больше всего привлекал волейбол смешанных команд, а моей сильной стороной была подача в прыжке.
ВИДИТЕ? ЭТО ЕЩЕ ОДИН ПРИМЕР МОЕГО ЗВЕЗДНОГО ЛИДЕРСТВА.
НЕТ, ЧУВАК, ЭТО ПРИМЕР МОЕГО ЛИДЕРСТВА.
Все довольно просто: рядом с девочками я всегда чувствовал себя комфортнее. Еще будучи первашом, я водил дружбу с девочками и из младших, и из старших классов. Утром они забирали меня и на своих машинах отвозили в школу. Прикинь, чувак: я был сопливым первоклассником, а добирался до школы на заднем сиденье приличного авто, слушая Rolling Stones!
С самого начала пребывания в школе меня совершенно не интересовали, так сказать, академические предметы. Особенно сильную тоску наводила на меня история. Я все время думал: «Подожди, да кого волнуют все эти древности? Ведь когда все это происходило, меня здесь еще не было…» Меня совершенно не колебало, кто был первым президентом Соединенных Штатов. Нет, я знаю ответ (это был Джордж Вашингтон), но какое это имеет значение для меня? От этого в моей истории ничего не изменится, и это сущая правда. А если я никак не могу повлиять на историю, то какой смысл ею интересоваться?
Если история напоминала мне вырывание зубов без новокаина, то математика поначалу казалась мне очень крутой наукой. Мне нравилось решать задачи, и поэтому математика интересовала меня – но только до тех пор, пока она не стала казаться мне слишком сложной. Когда нас стали учить алгебре и тригонометрии, я подумал:
«Эй, парень, стой! Минутку! Оно тебе надо? Успокойся».
В старшей школе я чувствовал себя каким-то потерянным, но продолжалось это до тех пор, пока я не занялся искусством. Мне очень зашли такие уроки потому, что, как оказалось, мне легко давалось изготовление принтов… Вскоре получилось так, что единственное, чем мне хотелось заниматься, – это сидеть допоздна в школе и печатать «рок-н-ролльные» принты на футболках. Я с удовольствием лепил на эти чертовы рубашки картинки с группами Van Halen и Zeppelin, а большую часть времени, свободного от подобных занятий, проводил за рисованием. Вскоре я начал прогуливать все уроки, кроме рисования и музыки. Единственным преподавателем, с которым я ждал встречи каждый день, был учитель музыки мистер Дворак. Больше всего мне нравилось играть на барабанах – а он мне это позволял. Не помню, чтобы мистер Дворак реально учил тому, как надо мастерски играть на ударных, но главное – он понял, как сильно мне это нравится, и позволял отрываться по полной. Когда я начинал писать эту книгу, я зашел в свою старую школу, чтобы посмотреть, работает ли там мистер Дворак, и рад вам сообщить, что да, он по-прежнему там работает.
