Первые звуки тихо и как будто осторожно полились в ночь. Так кошка трогает лапой первый снег. Но потихоньку мелодия осваивалась в вызванной ею же зиме, становясь увереннее.
Он прислушивался. Ночь тоже. Скоро звуки уже лились спокойно и уверенно, кружась и взлетая, скользя и переливаясь в свете фонарей. Это было живое, звучащее предисловие зимы, ее предчувствие, ее приветствие.
Календарь здесь же, в кухне, обещал зиму только через два дня. Но мелодия Тони уже объявила ее выход. И, если ей верить, зима будет красивой. Сказочно. Он стоял, склонив голову на бок, слушал и думал, что, несмотря на то, что так не бывает, ей он верит.
Проснувшись утром и обнаружив стол на новом месте, она разозлилась и резко вернула его на место. К окну. Ну в самом деле! Что за шутки?! Маме рассказать? Маме рассказать, точно.
Она позвонила маме днем. Мама выслушала и посоветовала попить пустырничка. Это все нервы. Это нервы расшалились. Из-за сокращения, конечно. А что же еще? Пусть не переживает. В жизни случается всякое. Никто не умер – и прекрасно! Ну, сократили. Ну, бывает. Впереди еще два месяца. Отдохнет и найдет работу. Да, Боже мой, конечно! И пустырничка, да. И можно со свечкой квартиру обойти, да. Мама приносила ей. В навесном шкафчике, на верхней полочке. Все будет хорошо.
Пустырник и свеча. Нервы? А может, и правда? Может, нервы и какой-то навязчиво повторяющийся сон, который она просто упорно не запоминает? Ладно. Надо дать нервам еще один шанс.
Енот с живым интересом рассматривал витрины с появившимися за день тут и там елочными ветвями, шарами, оленями и разноцветными электрическими гирляндами. Тони гулял от окна до окна, застывая перед каждым в немом восторге. Праздничные декорации поразили его в самую его енотовую душу. От витрин его оторвать не было никакой возможности. Только брать на руки и уносить домой.
– Все, – констатировал он, – Тони пропал. Пожалуй, я не буду ему говорить, – понизил он голос, – что у меня тоже есть такое. А то житья мне не станет, пока не нарядим.
– Поставишь елку, – почти шепотом сказала мама, – и он перестанет выходить из дома.
– Возможно, – усмехнулся он. – А может, и нет. Здесь ведь много всего. Хотя там – своя, да… Посмотрим, что перевесит. А вот что будет, когда придет время ее убирать – вот это вопрос, – поскреб он подбородок.
– Ну а что, не ставить? – удивилась мама.
– Нет. Ну как это не ставить. Нет. Поставим обязательно. А потом посмотрим. Но нарядим непременно. Всенепременно, – улыбнулся он и добавил: – Ты это. Может, мы Новый год вместе встретим? Или у тебя планы?
– Пока нет планов, – сказала мама. – Так что, может, и встретим.
– И послушаешь заодно! – заговорщически подмигнул он.
– Посмотрим, – посуровела мама, но ненадолго.
Беспокоились они, однако, зря. Тони в том же невозмутимом и благостном расположении духа, что и всегда, повернул к дому, не предприняв ни одной попытки остаться на украшенной улице навсегда. Только тронул его лапой за штанину, заглядывая в глаза, на что он уверил:
– Завтра мы придем, и будет так же красиво.
Тогда енот спокойно двинулся домой.
Когда Тони открыл окно, ночь сообщила им, что ноябрь окончательно сдал позиции, и свои последние сутки по календарю уступил зиме без боя. Пользуясь своим положением, эта, уже зимняя, ночь, на правах хозяина попридержала тучи. Но теперь, раз уж они здесь, можно было и начинать. И, едва Тони уселся поудобнее, а он занял свое место в проеме, пошел снег.
