Сильно больше ты не стал. – неожиданно для меня начала мать таким тоном, как будто мы видимся ежедневно. – Голодный?
Нет. – ответил я, постаравшись, чтобы голос не дрогнул. – Спасибо.
Тебя Епископ прислал?
Мать никогда не любила ходить вокруг да около, я это уже подзабыл…
Нет. То есть, не совсем. Он хотел, чтобы я с тобой поговорил. То есть он сказал, что мне надо с тобой встретиться. Но не сказал, зачем.
Я с отчаяньем и грустью думал, что я как будто оправдываюсь за свой приход. Да и в самом деле, зачем я вообще пришел? Можно же просто встать и уйти, прямо сейчас. Только теперь это будет еще большей глупостью.
Я не знаю, что он в тебе нашел. – проговорила мать, глядя мне в глаза. – И не очень понимаю, что он хочет от меня.
Последней фразой мать меня озадачила. И я сделал то, что умел делать очень хорошо – промолчал, давая ей возможность продолжить. Долго молчать моя мать никогда не любила и не умела.
Я не знаю, что он тебе рассказал… Что он тебе наобещал. Но с другой стороны, если он что-то решил, то явно не просто так… И уж если Епископ что-то решил, то так оно и случиться. Ты точно не голоден?
И тут я неожиданно понял, что мать нервничает. Очень сильно нервничает. И вся эта небрежность, даже грубоватость – все это напускное, ненастоящее. Она просто не знает, что говорить. Поняв это, мне не стало легче. Пожалуй, даже наоборот – насколько я помнил, моя мать всегда твердо знала, что она хочет. Даже от отца она уходила, преисполнившись решимости. А вот сейчас она нервничает. И это вряд ли хорошо.
Я не голоден. – еще раз подтвердил я. – И я тоже не знаю, чего хочет от меня Епископ. Да, мы поговорили… немного. Ни о чем конкретном. Он просто сказал в конце разговора, что хотел бы, чтобы я поговорил с тобой. Вот и все.
Я совершенно спонтанно выдал краткую и почти правдивую версию разговора с Епископом, и эта версия, как ни странно, вроде бы даже удовлетворила мать. Она глянула на меня с неким облегчением, кивнула головой, и уже спокойно продолжила:
Ну может, так оно и есть. Может, это я напридумала себе что-то. Так ты не голодный? Ладно, ладно. Расскажи, как там у тебя, как жизнь складывается? На собрания ходишь? Другим помогаешь? Ты уже по сути взрослый, уже не можешь, как мальчишка, везде без дела носиться да с камня на камень прыгать.
Почему ты ушла от отца?
Честное слово, это спросил мой рот, совершенно не спросив разрешения у моей головы. Я сначала замер, а потом вдруг подумал, что на самом деле давно хотел это спросить. Не как ребенок, а как взрослый. Мать ответила после совсем небольшой паузы.
Потому что он перестал быть тем человеком, с которым я была знакома раньше. Он изменился. Может быть, не изменилось его отношение ко мне, но изменилось его отношение ко всему, что нас окружает. К жизни, к людям вокруг нас. Он почему-то захотел разрушать, хотя раньше всегда хотел создавать.
Мать, казалось, совсем не удивилась моему вопросу. Я сначала оторопел, и только потом сообразил, что она, вероятно, давно готовила этот ответ. Ни для кого конкретного, но для любого, кто спросит. А может даже для себя. Формулировала его, обдумывала. И вот представился случай. Что же, она думает так, и наверняка имеет все причины так и думать. Пока я молчал, мать продолжала развивать мысль:
А я вдруг поняла, что я ему больше не нужна. Ему нужно что-то странное, несуществующее… Что-то, что он сам себе напридумывал. Но не я. И потому я даже не могу сказать, что я ушла – это он меня выгнал.
