Ночь поможет обрести
Мне покой и странный сон,
Сон, и, словно в забытьи,
Таю в нем.
Антоний забылся тяжелым сном после ночной молитвы только под утро. Сон приснился престранный. В центральном соборе Константинополя, в котором он был еще в юности, идет божественная литургия:
– …Се бо прииде Крестом радость всему миру. Всегда благословяще Господа, поем Воскресение Его. Распятие бо претерпев, смертию смерть разруши.
Высокий купол, обрамленный поясом из сорока арочных окон, казалось, парит в небе, отдельно от здания. А он и вправду держится только на золотой цепи, спускающейся прямо с неба, чудится Антонию.
Стены, покрытые мрамором, сияют всеми оттенками: от глубокого зеленого до розового, создавая ощущение бесконечности. Знаменитые колонны Айя-Софии, возносящиеся в высь, подрагивают в свете свечей и дымке ладана. Золотые мозаики с изображениями Христа, Богородицы, архангела Гавриила пристально наблюдают за собравшимися, глядя прямо в душу. Громада творения рук человеческих, непонятно как создавших это величие, рождающая ощущение выхода за пределы материального мира.
В центре, перед иконостасом, вне времени и пространства, вне хаоса и порядка, стоит священник. Его подризник из белого шелка едва слышно шуршит по гладкому мраморному полу. Епитрахиль, украшающая грудь, расшита тончайшим золотым шитьем – кресты и лозы винограда символизируют причастие. Величественная золотая фелонь с тяжелым узором обрамлена темно-красным бархатом, напоминающим о пролитой крови мучеников за веру. Вышитые на ней кресты и ангелы, словно живые стражи, хранят иерея Божьего от зла. Митра на голове богато украшена золотом, бисером и драгоценными камнями. Свечи мерцают, и тени на стенах Айя-Софии становятся длиннее. И Антоний чувствует, как сжимается время, готовое оборваться.
В храме полно народу: старики, женщины и дети, – лица заплаканные, испуганные. Слова литургии заполняют пространство. Голос священника, пропитанный верой, звучит глубоко и размеренно. Он взывает к Богу, к ангелам, к спасению. И к миру, которого больше нет. Верующие, стоящие на коленях, поднимают свои взгляды к алтарю. Ладан струиться вверх, обволакивая колонны, проникая в своды, заполняя пространство. Воздух в храме словно соткан из молитв и надежд на чудо. Ведь Господь не оставляет своих, даже когда стены столицы сотрясаются под ударами пушек и мечей.
Антоний видит, как священник со Святыми Дарами входит на амвон, и в этот самый момент вдруг рушатся императорские врата храма. А часть стены разверзается и укрывает служителя Божьего. И тот продолжает молиться как ни в чем не бывало, сквозь камень еле слышно доносится его голос.
Лицо исказилось гримасой, и монах резко открыл глаза, проснувшись, будто вынырнул из холодной горной речки. Уставившись в каменный потолок своей кельи, поводил взглядом по сторонам:
– Приснится же такое!
Нащупал рукой напрестольный крест, лежащий рядом на приступке, заботливо вырубленном в скале его предшественниками. Испил родниковой воды, предусмотрительно налитой с вечера в деревянный кувшин, и перекрестился.
В абсолютной тишине над Крымской Готией всходило солнце, заливая светом окрестные горные вершины и долину внизу. Узкая тропа, ведущая мимо поклонного креста к монастырю, была в клочьях тумана, постепенно таявшего в лучах восходящего светила. Деревья, истосковавшиеся за ночь по теплу, жадно тянули руки-ветви навстречу солнцу.
