Традиции & Авангард. №4 (23) 2024 - страница 5

– Сергей. – Я протянул ему руку, он сжал её обеими ладонями, потряс несколько дольше, чем можно было стерпеть, и я вырвал кисть, будто она нужна была мне для того, чтобы завязать шнурок, и только теперь обнаружил, что не успел, выходя, обуться.

– Что ж ты, Серёга, босой выперся? – мужик потешался, вытряхивая сигарету из пачки «Дуката».

Я с детства не видел таких и спросил:

– А это откуда у вас? – спохватился и добавил: – Вы вообще кто?

– До девяносто третьего служил я, значит, надзирателем под Работками. Знаешь, там исправительная? Ну вот. И была там Машка в окошке, передачи, значит, принимала. Ну я к ней ходил. А она с каждого ящика мне – где пачку, где две. Собирала, собирала и столько за двенадцать без малого лет набрала, что я, если даже убьюсь, до смерти не выкурю. Будешь?

Он протянул мне пачку, я отмахнулся:

– Не курю. Вы зачем пришли?

– А, ну да. Я вон там живу, – мужик провёл пальцем над забором направо. – Крыша ржавая, видишь? В прошлом годе крыл, а она уже порыжела, собака.

Я кивнул, не переставая думать о том, как под промокшими от росы носками исходит соком трава:

– Соседи, что ли?

Мужик закурил:

– Вроде. Я как увидел, что у тебя двор того, пошёл проведать.

Тут уже я внимательно на него посмотрел: джинсы драные по низам, колени чуть не прозрачные, ни ремня, ни даже пуговицы над расходящейся молнией, а сверху майка, когда-то белая, лапшой.

– Так говорите, будто это обычное дело. – Расслабленный вид гостя злил меня, а он ещё и хихикнул, чуть не выплюнув сигарету:

– Никак нет, Серёга, где ж обычное-то? Но в последнее время бывает, да.

– Бывает? Типа как базарный день в воскресенье?

– Чего ты жужжишь, а? Как ещё сказать? Бывает, что пропадают. Где двор, где сарайка. Я как вышел на пенсию, значит, стал приглядывать.

– И до чего догляделись? Почему они пропадают?

– Грубый ты мужик, Серёга, и негостеприимный. Вот, допустим, есть у меня на этот счёт мысли. Но я ж тебе не ветряк, без топлива крутиться, а? – Гость подмигнул, и на его шее выступили жилы.

И я вдруг увидел себя у калитки, а напротив, в проёме её, – мужика, которого я так и не выгнал, но и внутрь не пустил. Я почувствовал, как по-детски краснею, будто бы в спину мне из окна горницы наставлен дедов пристальный взгляд.

– Ну заходите. Но там вряд ли осталось что-нибудь, кроме чая.

Мужик выплюнул бычок под облепиховый куст и первый двинулся в сторону моего дома:

– Валяй чаю! Чего с тебя взять.

С крыльца мы сразу оказались прямо в горнице, хотя я больше ожидал войти в обездворенный дом с кухни, но не столько удивился, сколько всё больше и больше начинал наполняться отчаянной злобой на бессилие и непонимание своё.

– И кухонка тю-тю, значит. Вон чё, – присвистнул мужик.

– Почему?! – выкрикнул я и выругался так, что гость перекрестился на красный угол и обошёл меня сбоку, словно заслоняя от сурового взгляда икон.

– Э! Не надо ругаться.

– А как?! – кричал я, более уже не сдерживаясь. – Это же мой дом, мой! И он всё исчезает, и уменьшается, и пропадает вообще. Это же дед мой строил! Мать моя!

– Ну да, – мужик повеселел и с размаху плюхнулся в кресло, – раз дед строил, то, ясно дело, твоё.

– А чьё?

– Да ты охолони маленько, сядь. Пока есть куда. – Мужик указал мне на стул напротив.

Я сел рассеянно и послушно. Гость с видом терпеливого доктора продолжил:

– Ну, без чаю – так без чаю. О чём, бишь, мы с тобой?

Я дышал глубоко, но удерживать себя на месте было нелегко. Казалось, нужно немедленно предпринять что-то, но что? Собрав кое-как разбежавшиеся мысли, я повторил свой вопрос: