Трагедия адмирала Колчака - страница 13

Одну из основных причин крушения власти Колчака Будберг видел в том, что «какой-то злой рок» преследовал адмирала «в составе его главнейших помощников». «Все горе в том, – писал барон 11 мая 1919 г., – что у нас нет ни настоящего главнокомандующего, ни настоящей ставки, ни сколько-нибудь грамотных старших начальников. Адмирал ничего не понимает в сухопутном деле и легко поддается советам и уговорам… во всей ставке нет ни одного человека с мало-мальски серьезным боевым и штабным опытом; все это заменено молодой решительностью, легкомысленностью… презрением к противнику и бахвальством». 7 июня того же года Будберг дополнил эту картину новыми штрихами: «Адмирал, по-видимому, очень далек от жизни и – как типичный моряк – мало знает наше военно-сухопутное дело… Между тем по всему чувствуешь, что этот человек остро и болезненно жаждет всего хорошего и готов на все, чтобы этилу содействовать, но отсутствие знания, критики и анализа не дает ему возможности выбиться на настоящую дорогу; личного и эгоистического у адмирала, по-видимому, ничего нет… По внутренней сущности, по незнанию действительности и по слабости характера он очень запоминает покойного императора» (Гуль Р. Ледяной поход; Деникин А.И. Поход и смерть генерала Корнилова; Барон А. Будберг. Дневник. М., 1990, c. 233, 237, 238, 251–252, 272–274).

Примерно такую же, но еще более критическую оценку личности «Верховного правителя» можно встретить в интересной книге генерал-лейтенанта Д.В. Филатьева (1866–1932), являвшегося в конце 1919 г. помощником главнокомандующего колчаковской армии, под названием «Катастрофа белого движения в Сибири. 1918–1922. Впечатления очевидца» (Париж, 1985). Эта книга была написана автором во Франции в 1931–1932 гг., почти одновременно с книгой Мельгунова, и до сих пор не издана на родине генерала.

Отдав должное несомненным достоинствам Колчака («благородный рыцарский характер», «смелый и скромный» человек с «необычайной энергией, исключительным знанием дела» и т. д.), Филатьев отмечал, что исследователи минувшего никогда не найдут в деятельности адмирала одного: «злой воли или себялюбия. С этой стороны Колчак кристально чист; до конца своих дней он оставался чистым идеалистом и убежденным рабом долга и служения Великой России». И можно только согласиться с генералом, что «не вина Колчака, если он – выдающийся моряк – оказался совсем несведущим в военно-сухопутном деле и вынужден был слушать советы других, которые оказались не на высоте задачи. Не его также вина, что на его плечи свалилось огромнейшее дело, требовавшее большого и всестороннего опыта по гражданскому управлению, какового опыта у него быть не могло и не оказалось у его помощников. Он не искал власти, она сама к нему пришла вследствие ореола, которым было окружено его имя задолго до того, как он случайно оказался в Омске в момент избрания диктатора. Трагедия Колчака, а вместе с тем и трагедия России, – писал Филатьев, как бы вторя Мельгунову, – явилась результатом чрезвычайно сложной и запутанной обстановки и совокупности самых разнородных сил, тянувших общее дело в разные стороны» (Указ. соч. С. 16–17).

В своей книге Филатьев, в сущности, вынес адмиралу очень суровый приговор. По словам генерала, дело, за которое взялся Колчак, «оказалось ему не по силам», он его «бессознательно погубил», сумев «растратить доставшееся ему богатое имущество, без славы, без почестей и без ратных подвигов» и не сделав «ничего за недостатком знания, умения и твердости характера». Думается, мы должны прислушиваться сегодня и к этим оценкам, доносящимся из среды русской эмиграции первой волны, чтобы не броситься из одной крайности безоговорочного очернения личности Колчака в другую крайность его безудержного возвеличивания.