– «Пятничный Слон», – произнес он в микрофон своим ровным, лишенным эмоций голосом.
Он слушал несколько секунд, его лицо оставалось непроницаемым. Потом он покачал головой.
– Вы ошиблись номером. – И положил трубку на рычаг.
Звонок оборвался так же резко, как и начался. Тишина вернулась, но теперь в ней ощущался новый оттенок – недоумения.
– Кто это был? – спросила Кори.
Судзуки-сан пожал плечами.
– Не знаю. Молчали. Только помехи.
Он вернулся к своим стаканам, словно ничего не произошло. Но я видел, как его пальцы на мгновение замерли, прежде чем снова взяться за тряпку. Что-то было не так. Телефон в «Пятничном Слоне» был почти декорацией. Я не помнил, чтобы он звонил за последние месяцы, может быть, даже год. И уж точно никто не звонил сюда по ошибке – переулок был слишком глухим, бар слишком незаметным. Я посмотрел на Кори. Она тоже хмурилась, глядя на черный аппарат, снова погрузившийся в свое пыльное безмолвие.
– Странно, – пробормотала она.
И тут телефон зазвонил снова. Так же резко, так же настойчиво. Судзуки-сан вздохнул, снова подошел и снял трубку.
– Алло? – сказал он чуть громче. – Вас не слышно. Помехи… Да… Нет, Октава здесь нет… Кто спрашивает?.. Алло?
Он подержал трубку у уха еще несколько секунд, потом с силой бросил ее на рычаг.
– Опять то же самое, – сказал он, возвращаясь за стойку. На его лбу залегла глубокая морщина. – Кто-то спрашивал Октава. Голос искаженный, как через воду. И шум… как белый шум.
Октава. Кто-то спрашивал Октава. По этому номеру. Сейчас. Холодная волна пробежала у меня по спине. Это уже не было случайностью.
– Может, попробовать определить номер? – предложил я, хотя понимал всю абсурдность идеи со старым дисковым аппаратом.
Судзуки-сан покачал головой.
– Бесполезно.
Телефон зазвонил в третий раз. Теперь уже никто не спешил отвечать. Мы все смотрели на черный аппарат, который дребезжал и вибрировал на стойке, словно одержимый. Звук казался зловещим, неестественным.
– Да ответьте же кто-нибудь! – не выдержала Кори.
Я встал, подошел к телефону и поднял трубку. Прижал ее к уху. Первое, что я услышал – это шум. Густой, плотный белый шум, похожий на рев водопада или на звук ненастроенного радиоприемника. Статика. Но сквозь эту статику, где-то на самой границе слышимости, пробивалось что-то еще. Не голос. Скорее… шепот. Множество шепчущих голосов, сливающихся в один неразборчивый гул. Они говорили быстро, накладываясь друг на друга, словно толпа призраков пыталась что-то сообщить одновременно. Я не мог разобрать ни слова, но само звучание этого шепота вызывало первобытный ужас. Было в нем что-то нечеловеческое, неправильное.
– Алло? – сказал я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Кто это?
Шепот на мгновение стих, сменившись резким треском, похожим на разряд электричества. А потом… я услышал слово. Одно слово, произнесенное искаженным, булькающим голосом, тем самым, что слышал Судзуки-сан. Оно прозвучало прямо у меня в ухе, ледяное и острое:
– Трещина…
И связь оборвалась. В трубке остался только ровный, короткий гудок отбоя. Я медленно положил трубку на место. Рука дрожала.
– Что там было? – спросила Кори. Ее лицо было бледным.
– Шум. Шепот. И… – я замялся, не зная, как объяснить. – Голос сказал одно слово. «Трещина».
Кори резко выдохнула. Судзуки-сан замер с тряпкой в руке, глядя на меня расширившимися глазами. Слово повисло в воздухе бара, тяжелое и зловещее. То самое слово, которое так часто повторял Октав. Слово, которое теперь вернулось к нам из статики, из белого шума, из голоса, которого не должно было существовать. Телефон молчал. Но тишина, воцарившаяся после звонка, была хуже любого шума. Она была насыщена тем, что мы услышали. Присутствием чего-то, что говорило о трещинах из места, откуда не должны звонить телефоны. Я посмотрел на свои руки. Они были ледяными, как будто я держал не телефонную трубку, а кусок льда. Или прикасался к чему-то мертвому.
