– Не-е-т! – весело возопил народ, и довольный ведун вышел к кострищу, забасив: – Да будет и в будущем году обильный урожай, – бесстрашно шагнул босыми ногами на угли, и стал плясать, закатив глаза и без конца повторяя: – Боги, будьте добры к нам. Владыка Велес, Бог-Покровитель, – гремел волхв, – Прославляем Тя, ибо Ты заступа и опора наша! Не остави нас без призора, – убыстряя ритм, топтал угли, выбивая искры, – огради от мора стада тучные наши, и наполни добром житницы наши. Да буди мы с тобою воедине, ныне и присно, и от Круга до Круга!
– Тако бысть, тако еси, – хором повторяли за ним селяне.
– Тако буди, – ступил на землю волхв, и поклонился Велесу, показав затем селянам ступни ног, на которых не было ожогов. – А теперь, детушки мои, набирайте угли в глиняные горшки, ступайте по домам и гасите старый огонь, возжигая принесённый. Не забудьте взять по ветке рябины, которая защитит дом ваш от тёмных сил. Прикрепите её над окошком, и пусть там будет всю зиму. Потом приходите сюда, разбирайте пироги, возжигайте костры, пойте, пейте и водите хороводы, веселя себя и Богов.
Княгиня Ольга не отмечала языческий праздник, проведя день в молитвах: «А ведь когда-то, живя у родителей в селище Выбуты, что на реке Великой в Псковской земле, любила этот праздник, – тоскливо вздохнула, вспомнив юность, маменьку с папенькой, и то, как впервые увидела будущего мужа своего, князя Игоря, который охотился в тех местах, и, переправляясь через реку на лодке, удивился, обратив внимание на юную красавицу – я красива тогда была, – снова вздохнула она, – что ловко гребла веслом: «Какая прекрасная перевозчица, – улыбнулась, вспомнив князя и его слова, – хочу поцеловать тебя, девица», – обхватил меня бесстыжими руками, – задохнулась от пережитого счастья, – а я чуть не огрела охальника веслом… Видимо, была первой, кто оказал ему сопротивление, хотя он часто снился потом по ночам. И когда пришло время искать невесту, вспомнил обо мне, не желая никакой другой жены. Надо монаха Тихона навестить, – перенеслась мыслями в повседневность, – поручить ему с внуками заниматься грамотой и о Законе Божием речь с несмышлёнышами вести, показывая красоту Христианства и смрад язычества. А ведь когда была язычницей, веселее жилось, – с изумлением подумала она. – Прости Господи мне все прегрешения», – направилась в покои книжника, монаха Тихона, коего совсем молодым послушником уговорила поехать с нею из Царьграда в Киев, обращать диких язычников в христианство.
Теперь он вёл службу в деревянной Ильинской церкви, что выстроила она на Подоле, беседовал о вере Христовой, и читал ей книги, переводя с греческого на русский. Помимо славянской грамоты – кириллицы, Тихон разумел греческую грамоту и ненужную на Руси латынь.
Монах и книжник, сидя на скамье у небольшого стола с тусклой свечой, книгой и какой-то склянкой, высунув от усердия кончик языка, чем напомнил младшего внука Владимира, сосредоточенно острил разложенные перед собой гусиные перья небольшим метательным ножом.
Увидев вошедшую княгиню, резво вскочил, чуть не перевернув лавку, и поклонился.
– Здрав будь, Тихон, – улыбнулась ему Ольга, усаживаясь напротив. – Стул, что ли бы, принёс, а то сидеть не на чем. Ну да я сама распоряжусь. Это что у тебя на столе, вино? – с улыбкой указала на стеклянную ёмкость с чернилами, кои, как она знала, монах готовит сам, перемешивая черничный сок с льняным маслом, и добавляя для цвета, сажу из печи.
