Святослав, выслав вперёд конную сторожу, сидел со Свенельдом и Лютом в шатре, скрашивая длительное ожидание итогов вылазки виноградным вином.
– Княже, – влетел в шатёр, отпихнув рукой сонного стражника, гридень Молчун. – Языка пленили со всей семьёй. На двухколёсной арбе в горы тикали. Жена его по-нашенски калякать могёт. Горан взял её прелести в крутой оборот, и чтоб не было нежелательных последствий – у «языка» уже четверо детишек, пятый ни к чему, он велел ей ничего не таить…
– Молчун, скоро ты новое имя приобретёшь. Нареку тебя Болтуном, – разозлился Свенельд. – Рожай сведения быстрее.
– Чичас бабу позову. Еле отбил её у Горана, а его следить за врагами оставил.
– Балабол, ты замолчишь? Действуй, давай. Веди свою бабу.
– Не мою, а Горана…
– Убью!
Женщина оказалась весьма аппетитна: приглядна на лицо и в теле. Муж рвался в шатёр вместе с ней, но взбодрившийся страж наладил его древком копья по рёбрам, а когда тот, проявив настырность – неизвестно, каким способом молодую жену допрашивают, вновь нацелился, словно змей какой, проползти в шатёр, совсем уже бодрый страж, под поощрительные кивки Молчуна, старым испытанным способом – древком копья, угнал любопытного змея за два стрелища, аж до самой реки.
Чем-то довольная женщина сообщила, что местный князь собрал конницу и укрыл её в горной долине, неподалёку от стана русичей. Ещё немного расспросив аланку, как она называла свой народ, русичи именовали их ясами, и, угостив в качестве поощрения вином, узнали, что самый короткий путь в эту долину ведёт через невысокий горный перевал. А когда, поднеся ещё одну серебряную чару с вином женщине, Лют поцеловал её для пользы дела в алые уста, она согласилась показать дорогу.
«Кажется, мой сын отнимет у яса жену, – ухмыльнулся Свенельд. – Заодно и Горана обездолит. Пускай любострастный гридь свою итильскую, булгарскую или ещё какую паву обхаживает, – пригладил ладонью жидкие прядки волос на затылке, – а аланочка сыну понравилась».
На этот раз тихо оповестили ратников. Те, без гула труб и рёва боевых рогов, быстро построились, и с многозначительными ухмылками, под водительством Люта и аланской молодки, потопали через горный перевал.
Вечером, в наступающих сумерках, как снег на голову свалились на готовящееся спать войско врага.
Ведущую на равнину извилистую горную дорогу никто не охранял, и сторожу не выставили. Застигнутые врасплох ясы сопротивления почти не оказали, сдавшись на милость победителя – киевского князя Святослава.
Не принимавшие участия в сражении печенеги потребовали в качестве награды весь табун аланских коней, но Святослав поутру согласовал с аланским князем договор, согласившись на мир и заключив военный союз, потому коней не дал.
Куря обиделся.
– Как же так, брат? Ты обещал мне половину захваченной добычи, а не дал ничего.
– Как ничего? А что за огромное стадо верблюдов шлёпает за твоей конницей, неся на горбах огромные перекидные сумы со златом и серебром, сундуки с поволоками, тканями, халатами и амфоры с вином? Скоро твоя орда совсем отучится пить кумыс…
– Ты смеёшься надо мной, князь, – в гневе переломил древко плети хан. – Уже август заканчивается, а с наступлением осени печенеги перегоняют стада на зимние пастбища. Так что прощай. Не думал я, что ты пожалеешь для меня аланских коней, – повернувшись, выскочил из шатра, оттолкнув стоявшего у выхода стража, с сожалением подумавшего: «И копьём степняка огреть нельзя, князь ругаться будет».
