Затаившись, лежал на спине и вспоминал все, что накопилось за день. А тот оказался настолько насыщенным, что виделся нескончаемым. Размышляя, видел, что эти люди – не безвинные простаки, а захватившие власть бесстыдные субъекты с устоявшейся годами безжалостной системой взаимоотношений. Конечно, он попробует выстоять, дав себе обещание. Мысленно представил суровые испытания, от которых стало жутко.
«Не-ет… я себя не дам в обиду… – решил Саша. – Пусть мне будет тяжело, но я ненавижу несправедливость и сумею защититься, и, более того, одержу верх и стану лидером в коллективе». Но его вновь поглотила тревога за будущее. Устав бороться с дремотой, закрыл глаза, но заснул лишь под утро.
Пробудился от того, что услышал негромкий голос, который пытался разбудить тех, кто спал на верхних койках. Он трогательно умолял проснуться и отведать специально приготовленного жареного картофана, как незнакомец уважительно называл блюдо.
– Мужики, картофан… мужики, картофан, – нечетко выговаривал слова, будто прожевывал со слюной, твердил он беспокойно сонным товарищам, но никто не отзывался. – Я «карасей» попросил сделать… Саня… я жареный картофан вам принес… вставай, – говорил он и тут же бросался к другому. – Вова, я картофан вам принес… вставай…
Александр рассудил: «Надо же… какая забота о товарищах?..» – и удивился подобной доброте.
Вскоре несколько человек лениво спустились вниз и, недовольно сопя и фыркая, сонно направились к столу, где благоухала жареная картошка. Послышалось звяканье ложек, чавканье, обрывистые фразы и довольное сопение.
Ложки побросали в остатки еды и медведями вернулись к своим лежакам.
Через два часа прозвучала команда «Подъем».
На утреннем разводе дежурный офицер распределил команду по работам. Но, как оказалось после его ухода, большая часть матросов тому не придала значения вовсе, старослужащие вольно разбрелись по кораблю. Остальные также не хотели работать, указывая на тех, кого ждет эта участь. Александр двинулся за однопризывниками, тем самым признав, что добровольно перешел в стан «униженных и оскорбленных».
Четверо товарищей и Александр перешли на борт соседнего корабля и приступили к работе. Надрываясь, кантовали бочкообразный тяжеленный спасательный плотик, чтобы потом по перекинутым доскам подать его на корабль. Мирков терпел смешки и хихиканье старших по призыву, с колкими издевками в адрес старшины, который работает, а они, матросы, напротив, командуют им.
Жмайло, Шайдулин и два однопризывника, которые гордились перед новеньким своим высоким положением, смело покрикивали.
– Шевелись… «кагасня»… Чего вы телитесь?! – подгонял Жмайло, будто рожден был работать надсмотрщиком, в любую минуту готовый оскорбить или выругаться матерно, большой охотник поизмываться над слабыми.
– А возьми и помоги им, – пошутил сосед, мерзко хихикнув. Жмайло задрал нос.
– Хватит… я уже «кагасем» нагаботался… – отмерил надменно. – Шифга, а ну пошеве-еливайся! – подстегнул Жмайло, недовольный медлительностью. – «Шланг»… если ты и дальше так будешь габотать, то, догогой мой, будешь иметь много непгиятностей. Это я тебе точно обещаю. Кто-кто, но я слов на ветер не бгосаю.
На его придирки товарищи только посмеивались.
Приученный к труду, Александр получал удовольствие от работы, но под взглядами праздных, веселящихся недоумков не мог чувствовать себя нормально. Корил себя, что сдался добровольно, но и понимал, что выхода нет.
