– На кранцах! Страховаться у лееров! – это было все, чем мог помочь кораблю и морякам вахтенный офицер.
Нет, удар был не такой силы, как ожидалось. Но… Уж очень тяжко вздохнул корабль, содрогнулся от киль-балки до клотика и обиженно стих: меня, большого и вас несущего, головой о стенку – за что? Удар сильный по самолюбию моряков, по самочувствию тех, кто сросся с этой железной махиной и никогда не считал ее мертвой «железякой», а воплощением тысяч творческих решений, материализацией судеб – создателей и мореходов.
Командир стих так же, как стих корабль: с обидой, которая читалась во всей его фигуре. С минуту стоял на своем месте, потом сошел вниз, не отдав никаких распоряжений.
* * *
Но уже через четверть часа за Лейтенантом прибыл рассыльный командира. «Пожалуйте на ковер» – было написано на плутовской роже бывалого «годка». Лейтенант мимоходом достал морячка ладошкой в мосластый бок. В экипаже знали эти руки-молнии, перехватить и увернуться от которых невозможно, и не обижались на заслуженные шлепки, спасающие от уныния и «дарящие» веселый норов, нужный на службе.
Рассыльный матрос быстрым движением передал что-то офицеру: «По дороге послушайте, связисты передали…»
III
У командира уже сидели старпом и капитан 1 ранга Ляшенко – начальник радио-технической службы, старик, известный ходячий кладезь морских премудростей. Одет в кремовую рубашку со щегольски гранеными звездами на погонах. На вошедшего «стармор» не обратил никакого внимания, он поедал взглядом старпома, которому задал свой прямой вопросик: «Голубчик ты мой, почему-таки буксир был один?»
Гора окурков перед командиром похоронила музейную пепельницу, выделанную из большой раковины с красиво изогнутым «оперением». Появление Лейтенанта, видимо, подогрело старпома, и он ответил довольно неучтиво:
– Будь мы хоть голубцами… Мы здесь гости. Это туда вопрос! С берега дует… – сделав красноречивую паузу, Лацкой добавил: – Я не знаю их настроения предпраздничного…
Старпом явно на что-то намекал. Этот «перспективный» служака мог быть послушным и вежливым, как ягненок. Но если он чувствовал у визави слабину, тогда… Он всплывал первым – любой ценой. Лейтенант это понимал. Но не понимал, почему его плечо должно быть ему опорой? Смрад вместо чистого воздуха становится реальностью в результате жизнедеятельности таких начальников.
Конечно, и старпом хорошо понимал состояние вошедшего подсменного вахтенного офицера и ожидал некоего всплеска эмоций, и потому он с особым цинизмом наседал на «стармора» – своеобразная демонстрация мышц:
– Вам берег ближе, вам виднее… Канун святого праздника, самое время сводить старые счеты, – и снова длинный взгляд на командира.
Ошибался Лацкой, человек-камень, «булыжник» – как рекомендовал весь его облик – будто пальцы сжатые в кулак. Кружили голову перспективы, видимые только ему, но от того еще более весомые для него. Противостояния он не предчувствовал. Силе может противостоять сила, а Радотин – кто он? И старпом даже не смотрел в его сторону.
Но командир хотел выслушать всех.
– Товарищ командир, – начал Лейтенант под тяжелым взглядом сквозь сплошное облако дыма. – Если вас интересует мнение стрелочника, то… с буксирами подстроено все.
Лейтенант сделал паузу… Командир смотрел в стол, старпом усмехнулся, каперанг насторожился…
– На повторное обращение ответили: надо бы раньше, красавцы северские, предпраздничный день. Я еще спокойнее говорю: если нас вчера не было, так и сегодня не должно быть? А они со смехом: исусики объявились!..
