Напротив, увлеченно расправляясь с судаком-орли, сидел
тесть. Он Никите, в общем-то, нравился. Невысокий, худощавый, с густой гривой
абсолютно седых волос, несмотря на то, что ему не исполнилось еще и пятидесяти.
Кирилл Федорович, начальник строительно-монтажного управления, при своей
шумно-нервной должности был человеком на удивление спокойным, даже
флегматичным. Казалось, ему просто лень возмущаться, кричать. С запойно пьющей
женой он развелся, когда дочери исполнилось четыре года, в упорной борьбе
добился через суд, чтобы ее лишили родительских прав, и сам воспитал дочь. Хотя
и был тогда еще совсем молодым, но так и остался один, не желая, чтобы у Светы
была мачеха.
Рядом его сестра Зоя. И не подумаешь, что близнецы –
настолько не похожи. Она – полная, подвижная и говорливая, волосы выкрашены в
темно-каштановый цвет. Серые глаза перебегают с предмета на предмета, ни на чем
не задерживаясь надолго, губы постоянно шевелятся, будто ведут нескончаемый
разговор, руки все время что-то вертят, теребят, мнут. Зоя – главный бухгалтер
крупной торговой фирмы, ее благосостояние говорит о себе каждой мелочью, от
вишневого лака для ногтей какой-то особой гладкости и блеска до черненых
рубиновых сережек редкой работы.
Зоин муж Илья – вот кто больше похож на ее брата-близнеца.
Такой же полный, темноволосый и живой. Воспринималась эта пара как единое
целое, на первый взгляд достаточно симпатичное. Было в них обоих что-то такое
обаятельно-притягательное. Но… вроде как с душком. Как будто все в них самую
капельку слишком.
Остальные новоявленные родственники вызывали у Никиты
гораздо более сложную гамму чувств: от равнодушия и недоумения до неприязни,
если не сказать хуже.
Рядом со Светой не сидел, а восседал похожий на
библейского патриарха дедушка Изя. Тот самый, который Израиль Аронович
Зильберштейн. Длинные седые волосы желтоватого оттенка, орлиный нос и угольно
сверкающие из-под неожиданно черных нависших бровей глаза. Особенно опасные
молнии он метал в сторону своей единоутробной сестрицы, когда та начинала
язвить. Тут же устроились и его дети: Андрей, ровесник Кирилла и Зои, и Анна,
чуть помладше. Причем оба совершенно русской внешности – то ли материнские гены
победили, то ли бабушка Елена проснулась. Да и супруги у обоих, как сказала
Света, были русские. Андрей давно развелся, а Анна была вдовой. Из мимолетного
разговора при знакомстве Никита понял, что Андрей как-то связан с
книгоиздательством, а Анна – врач-венеролог.
С другой стороны стола, в опасной близости от сидящей во
главе юбилярши, оказались ее дочь Евгения и внук Константин. В Евгении Никите
виделось что-то жалкое, хотя он никак не мог понять, что именно. К евреям он
относился нейтрально, никогда антисемитизмом не страдал, но на нее почему-то не
хотелось смотреть – как на старую больную кошку. В Косте раздражали очки под
Гарри Поттера и рассеянная ухмылка. И то, с каким страдальческим в видом он
дотрагивался до своего флюса.
Справа от Никиты расположился старший брат тестя Валерий,
режиссер третьеразрядного театрика, мнящий себя буревестником андеграунда. Он
манерно тянул в нос гласные и теребил красный шейный платочек – это в такую-то
жару! Его вторая жена, знойная горянка Виктория, блистала слишком большими,
чтобы быть настоящими, бриллиантами в ушах, на руках и в смелом декольте алого
платья. Никита в который раз удивился, почему вульгарные женщины, неважно,
брюнетки или блондинки, - почему они так любят пылающе красный цвет.
