Ваня обиделся, ушел и с тех пор мыкался в поисках
«настоящего дела своей жизни», нигде дольше года не задерживаясь. Уволившись с
очередного места, он какое-то время хандрил и валялся на диване, обвиняя весь
свет в крайней к нему несправедливости. До тех пор, пока не появлялся
участковый с грозным напоминанием о необходимости немедленного трудоустройства,
иначе… Ваня тяжело вздыхал и куда-нибудь пристраивался. То завхозом в школу, то
подсобником на почту.
Самое удивительное, что при таких взглядах на жизнь Ваня и
капли в рот не брал. Но Женя думала, что лучше бы уж он пил. Потому что у него
была другая «специализация»: он философствовал. После школы Иван поступал на
соответствующий факультет университета, но благополучно провалился. Отслужив в
армии, повторять попытку не стал, перейдя в разряд любителей.
Он витийствовал всегда и везде, по поводу и без повода. На
диване и в ванне, на улице и в транспорте. Если во время учебы в институте
Женя, слушая его, млела и считала невероятно умным, то вскоре после замужества
стала звать про себя пустозвоном. А еще через какое-то время первая часть этого
эпитета сменилась другой, не совсем приличной. Он начал ее активно раздражать.
Даже под свои неудачи на супружеском ложе, кстати, довольно частые, Иван
умудрялся подвести прочную теоретико-философскую платформу.
Евгения Григорьевна прыснула, вспомнив, как ее Ванька,
рыхлый, белокожий, ерошил свои похожие на одуванчиковый пух волосы, подтягивал
повыше подушку и заводил высоким, немного гнусавым голосом: «Женюра, не все так
просто в отношении мужчины и женщины в наше непростое время»…
Она от природы была спокойной и терпеливой. К тому же
очень хотела родить ребенка. Но ничего не получалось. Один выкидыш, второй,
третий… К тридцати пяти совсем уже отчаялась и махнула рукой. Живут же люди и
без детей. И вдруг совершенно неожиданно забеременела. Пролежав на сохранении
ровно четыре месяца, родила здоровенького мальчика, точную копию мужа.
Но муж, похоже, не слишком был рад этому событию. Орущий и
пачкающий пеленки Костик мешал ему решать мировые проблемы, да еще в придачу
отвлекал на себя внимание единственного слушателя – жены. К тому же ему все
труднее было находить очередное «рабочее» пристанище. Все чаще он стал намекать
Евгении, что, может быть, и правда стоит подумать о земле предков? Но тут она
была незыблема, как скала: ни за что и никогда!
Начались скандалы. Масла в огонь подливали мамаши с обеих
сторон. Ее мать, активно не любившая зятя, торжествовала: «Вот, я же тебе
говорила!» Свекровь, точно так же не терпевшая Евгению («Что, не мог себе
русскую найти?!»), вдруг резко полюбила всех евреев скопом и встала на сторону
сыночка, категорически осуждая невестку: как же это она не хочет на
историческую родину!
В конце концов ее терпение лопнуло, и она подала на
развод. Иван в суде требовал разделить имущество на идеально равные части,
сражаясь за каждую чайную ложку. Однако квартиру Евгения получила от института,
муж даже не был в ней прописан. Полученный ею же дачный участок тоже удалось
отстоять.
Больше Евгения Григорьевна замуж не вышла, хотя кое-какие
кавалеры иногда и появлялись. Не хотела для сына отчима. Утешала себя, что и
другие члены их семьи несчастливы в браке. Братья Валера и Кирилл развелись,
двоюродный брат Андрей тоже. А те, кто еще не проделали это, вели, мягко
говоря, не самую приятную жизнь. А младшее поколение! Галя, видимо, останется
старой девой, Света в разводе, Марина вышла замуж за какого-то дикого кобеля.
Дима, Настин сын, в тридцать четыре года женился на такой оторве, что даже
видавшая виды баба Фира опешила. Ее Костик не торопился, все выбирал.
