Да… Галка говорит, что семья их проклята. Иудино племя.
Что ж, может быть, и так. Единственные, у кого, вроде бы, все хорошо, - Зоя и
Илья. Только вот детей нет и быть не может. Взяли из детдома девочку, Катеньку,
хорошенькую, здоровенькую, не могли нарадоваться. А через год трехлетняя Катюша
заболела свинкой. Обычная детская хворь осложнилась менингитом, и девочки не стало.
Иудино племя… Как мать орала, когда они с Иваном назвали
сына Костиком. Тогда Ваня настоял на своем, и мать два года с ними не
разговаривала, даже внука видеть не хотела. Из завещания вычеркнула. Женя
ничего понять не могла, пока дядя Изя не объяснил, в чем дело. Она была
потрясена. И какая злость тогда у нее поднялась – и на мать, и на бабку. Да и
сейчас – нет-нет, да и всколыхнет. Мать живет себе, как червяк в яблоке, ни
забот, ни хлопот. Никого не любит, ничем не беспокоится. Вот и юбилей этот – ничего
хорошего от него Евгения Григорьевна не ждала.
- Мамуля, все в порядке?
Из комнаты выглянул Костик – высокий, чуть сутуловатый.
Светлые пушистые волосы, немного впалые щеки, круглые очочки под Джона Леннона.
И вечно смущенная улыбка.
- Да, Костик. Просто устала. Жара невозможная.
- А-а. А то слышу, дверь хлопнула, и тишина.
- Ужинать будешь?
- Да нет, - отказался он. – Перекусил уже.
- Ну тогда и я не буду, - с облегчением вздохнула Евгения
Григорьевна. – Так устала сегодня, пойду лягу. Потом чаю попью. Ты не забыл,
завтра к бабушке ехать.
- Ой! – страдальчески сморщился Костик. – Мам, может, ты
сама съездишь? У меня зуб болит. Кажется, даже щеку раздуло.
Его левая щека действительно припухла.
- Это же флюс начинается! – испугалась Евгения
Григорьевна. – Надо к зубному. Срочно!
- Ну уж нет, к первому попавшемуся не пойду! – уперся сын.
– А Любовь Петровна будет только в понедельник. Потерплю. Сделай мне коры
дубовой пополоскать.
- Ладно, полежу немного и заварю, - она встала с банкетки,
надела тапки. – А может, все-таки?.. Бабушка так тебя любит. К тому же она за
твою учебу платит.
- Мамулик, - Костя сморщился еще сильнее. – То, что баба
Фира платит за мою учебу, - это одно. А вот то, что она меня якобы любит, -
извините-подвиньтесь. Ты прекрасно знаешь, что она никого не любит, кроме себя.
«Никто меня не любит так, как я» - это про нее.
- Костя, она же все-таки моя мать! – нахмурилась Евгения
Григорьевна.
- Сочувствую. Ладно, так уж и быть, поеду. Иначе она тебя
потом сожрет. Но имей в виду, я делаю это, глубоко страдая.
Отвесив шутовской поклон, Костик ушел в свою комнату.
Евгения Григорьевна – в гостиную. Сняла костюм, нырнула в прохладный шелковый
халат, со стоном вытянулась на диване. От жары слегка мутило, мысли о еде
вызывали отвращение. Попить бы, да надо идти на кухню. Беспокоить сына не
хотелось.
Господи, только бы у мальчишки все хорошо сложилось. После
школы сам, без всякого блата, поступил в Военмех, год проучился и ушел. Почему,
так толком и не объяснил. Как она с ним носилась, лишь бы в армию не попал.
Через знакомых справку достала о несуществующем энурезе. Костик справку порвал
и отправился служить. Во внутренние войска, на Урал. А потом мать сама
предложила оплатить его учебу в приличном вузе. Костя выбрал Балтийский
институт туризма. На четвертый курс перешел. Вроде, все хорошо пока. С ним
вообще проблем особых никогда не было. Дай бог, закончит институт, найдет
работу, женится, дети пойдут…
