- Так, значит, вы царские родственники? – усмехнулся
Никита. – Здорово. А мы все больше из крепостных.
- Ну очень дальние. Просто предок был общий. Боярин Андрей
Кобыла. Да и какое это имеет значение?
- Ну, для кого-то, наверно, имеет. Кстати, у меня был один
знакомый, Натан Моисеевич его звали, так он представлялся обычно Анатолием
Михайловичем. Но вот чтобы наоборот – такого не припоминаю. Или это
антибольшевистская маскировка?
- Долгая история, - Света зевнула, прикрыв рот рукой. – Я
сама недавно только узнала. Тетя Женя рассказала. А ей – дедушка Изя.
- А дедушку Изю как на самом деле зовут?
- Дедушку Изю зовут Израиль Аронович Зильберштейн. На
самом деле. Так рассказывать или нет?
- Я весь внимание.
И Света начала рассказывать, забавно морща нос с едва
заметными веснушками.
* * *
Константин Сергеевич Захарьин родился в Петербурге в 1895
году. Его отец был потомственным дворянином, военным, получившим блестящее
образование. Мать умерла в родах. Когда отец погиб в результате несчастного
случая на маневрах, Костя остался круглым сиротой. Дальние родственники, особы
весьма влиятельные, решили, что мальчик непременно должен пойти по стопам отца,
и определили в кадетский корпус. Окончив его, он хотел продолжить военное
образование, но тут началась Первая мировая война. Константин мечтал о подвигах
и славе, однако в первом же бою был тяжело ранен и, подлечившись, получил
необременительный пост при Главном штабе.
Должность эта была настолько скромной, что после революции
он никого своей особой не заинтересовал. Жил себе спокойно, работая каким-то
мелким почтовым чиновником. Казалось, о его контрреволюционном происхождении
напрочь забыли. Вот только квартирой пришлось поделиться. Оставшиеся от отца
пятикомнатные хоромы на Невском превратились в коммуналку. Константину оставили
всего одну комнату, правда, угловую.
Среди получивших ордера был и сотрудник ЧК Арон Зильберштейн.
Несмотря на свою страшную должность, он был человеком вполне мирным и даже
приятным в обхождении. С соседями ладил, при случае старался помочь, а к
Константину питал особые симпатии. Тот к «товарищу» отвращения тоже не
испытывал, не отказывался и от приглашений попить вместе морковного чая с
сахарином, поболтать по-соседски. И все же тесной дружбы не выходило:
Константин вежливо, но твердо дал понять, что есть определенная грань, за
которую заходить нельзя. Это было смело, если не сказать, опасно, но Арон и
виду не подавал, что обижен.
Впрочем, смелость тут была не при чем. Просто Константин
был человеком глубоко верующим. Мир рушился, кругом царили кровь, грязь и
смерть, но он, как истинный христианин, благодарил бога за ниспосланные
испытания и молил вразумить тех, которые, как водится, не ведают, что творят.
Именно поэтому он не хотел видеть в Ароне врага и не испытывал к нему
ненависти. Но именно поэтому же не мог воспринимать его и как друга.
Дело в том, что, не приемля национализма, православная
церковь тем не менее предостерегает своих чад от слишком тесного общения с иудеями
– последователями иудейской веры. Арон же как раз оказался не только евреем, но
и иудеем – его отец был раввином. И хотя сам отвергал всякую веру вообще,
воспитан был в самых ортодоксальных иудейских традициях и преподанную ему в
детстве мораль в глубине души чтил. Будучи человеком весьма неглупым, Арон
скоро догадался об истинных причинах сдержанности соседа, но все же по-прежнему
приглашал «на чаек».
