У Кайлу так умерла сестрёнка. Он не помнил её, только по рассказам старших. Мама украдкой начинала плакать, а отец лишь однажды обмолвился об этом. В тот год добыли мало соли…
Тяжесть рыбьих туш на ремне не позволяла быстро плыть. Кайлу делал два сильных гребка и почти полностью погрузившись в воду, совершал размеренные движения ногами, чувствуя, как его тело рассекает толщу воды, потом он делал ещё два долгих гребка, не поднимая головы. И только после этого, выгибаясь в спине, он взмывал к поверхности, делал долгий вдох, чтобы опять погрузившись на треть роста охотника, продолжить движение в этом порядке. Так плыть с грузом было удобнее всего. Он иногда слегка касался натянутого ремня – рыба была на месте. В этот раз он заплыл действительно далеко. Молодые охотники потеряли его из вида. Наверняка, никто и подумать не мог, что он пересечёт этот большой залив и уйдёт к скалам на противоположном берегу. Кайлу приподнялся из воды и вытянувши шею, быстро взглянул на приближающийся берег. В закатных лучах солнца вся земля казалась цвета спелого яичного желтка: полоска песка на кромке воды и покрытая травой лужайка на возвышенности, у самого края леса. Огонёк костра и мельтешащие рядом фигуры уже были отчётливо видны. Кайлу знал, что они ждут его. Все уже проголодались и вода к глиняном котле уже, наверное, давно кипит. А самые младшие и нетерпеливые, стоят на берегу и смотрят на гладь озера, надеясь первыми заметить возвращающегося Кайлу. Он улыбнулся и, набрав воздуха, нырнул на глубину роста охотника. Если плыть под водой, то проще было идти на глубине, потому что рядом с поверхностью, тело постоянно всплывало, и была видна, то спина, то голова. Кайлу помнил их детские игры в воде, когда новички, ныряя совсем неглубоко, наивно думали, что их не видно снаружи. Тогда все смеялись и спрашивали, сколько ему зим. Тот отплёвываясь от воды, хлопал глазами и ничего не мог понять. Словно малыш, переживший свою первую зиму, который только начинал играть и прятаться, он зажмуривал глаза и думал, что никто его не видит. «Ты плохо зажмурился», хохоча, орали тому, кто, ныряя, плыл у самой поверхности.
Кайлу взял немного правее от костра, чтобы зайти со стороны открытого озера. Он знал, что искать его голову на поверхности будут ближе к заливу, который широким языком вдавался в лес, поэтому надо было зайти с другой стороны. Со стороны большой воды.
Он, экономно шевеля ногами, отсчитывал удары сердца: три-десять… пять-десять… восемь-десять. Девять-десять три! Взмыв к поверхности, он без шума и брызг, тихонько высунул голову из воды, до носа. Он знал, что в лучах заходящего солнца, молодёжь их стойбища может видеть только мелкую рябь на поверхности, и мало кто сможет заметить среди этого широко распахнутого бликования, как на несколько ударов сердца появилась и снова пропала его голова. Выпустив остатки воздуха, и вновь набрав его, он также бесшумно погрузился на глубину.
Он тихо вышел из воды там, где и хотел – рядом с зарослями болотной травы, в которой он оставил летнюю одежду – три умело сшитые мамой тонкие шкуры ушастого хайту. Одежда запахивалась вокруг пояса, и нижний длинный край пропускался между ног, затем продевался под ремень, и маленькая палочка на конце вставлялась в прорезь спереди на поясном ремне. Если летняя одежда была великовата, и не достаточно плотно прилегала к внутренним краям бёдер, то шутили, что видны ушки хайту. Конечно, так шутили только над мальчишками, у девчонок «ушек» не было. Аккуратно одевшись, что бы никакие «уши» не торчали наружу, он, оставив кукан с рыбой на траве, тихонько поднялся по склону.
