Туанетт. Том 2 - страница 26

– Я с вами тут совершенно солидарен, – поддержал его Лев. – Я учился в Казанском университете, и некоторые преподаватели так плохо по-русски излагали свой материал, что мы ничего не понимали. Вот я и перестал посещать эти лекции.

– Простите, с кем имею честь?

– Граф Лев Толстой.

– Рад слышать из уст молодого господина такие разумные речи. Разве можно допускать в образовании один прикладной метод, без знания своей истории и духа философии? Это значит принести молодого человека в жертву случайности и потоку времён. Вы представляете, – продолжал он с возмущением, – это значит уничтожить в нём всякий порыв к лучшему и всякое доверие к высшим непреложным истинам.

– Убирать надо не эти предметы, о которых вы нам говорите, Александр Васильевич, а этих, с позволения сказать, профессоров.

– Что вы, Прасковья Васильевна, небезызвестный вам господин Бутурлин предлагает закрыть университеты. Образование – это притворство! Именно в университетах студенты читают иностранные книжки, а там сплошной социализм и коммунизм, как утверждает он.

– Я бы поняла, если бы подобные сентенции высказывал какой-нибудь солдафон, но когда такие речи звучат из уст директора Императорской публичной библиотеки, просто не знаешь, что и думать.

– Он ко всему прочему председатель Особого секретного комитета для высшего надзора за исправлением.

– Тогда надо попытаться доказать, что данные предметы так же важны образованному человеку, как и юридические, – продолжала графиня. – Надо бы им напомнить, что нашим молодым аристократам давно пора научиться правильно говорить по-русски!

– Вы совершенно точно подметили, – сказал Лев. – Я недавно на балу с одной девой заговорил по-русски, и что же вы думаете? Она заявила мне, что я истинный мужлан и никак не комильфо.

– Молодец, продолжайте с ними беседовать по-русски! Беда, Лёва, в том, что в нашем обществе мы рассуждаем по-немецки, шутим по-французски, а по-русски только молимся Богу или ругаем наших служителей.

Все рассмеялись весёлому замечанию хозяйки.

Чем дольше Лев жил в Петербурге, тем больше дни его были заполнены различными встречами и развлечениями. В то же время он постоянно думал, по какой дороге ему пойти, чтобы найти именно свою стезю. Он постоянно задавал себе вопрос, мог бы он быть письмоводителем или столоначальником и сидеть в присутствии положенные часы. И сам себе отвечал: нет! Да и постоянная светская жизнь с её интригами и завистью порой раздражала его.

Однажды на Невском проспекте Лев встретил близкого знакомого по Казани, князя Дмитрия Оболенского.

– Лёва, ты ли это? – увидев его, радостно воскликнул тот и, обняв, повёл в ближайшую кофейню. – Как ты сам? Как твои братья и сестра?

– Старший, Николенька, служит в армии на Кавказе, другие живут в своих имениях, а сестра Маша замужем, у неё уже трое детей.

– Как я понял, университет ты не окончил?

– Я ушёл оттуда.

– Это поправимо. Известный тебе по Казани Михаил Николаевич Мусин-Пушкин здесь является попечителем Петербургского университета.

– Надо попробовать.

– Прекрасно. Я в ближайшие дни навещу господина попечителя.

Очарованный встречей с Дмитрием, который занимал пост председателя Петербургской палаты гражданского суда, Лев решает поступить в университет и 30 марта 1849 года подаёт прошение о допущении к испытаниям на юридический факультет Петербургского университета.

Документы его были приняты. Он сдал два вступительных экзамена и начал готовиться к очередному испытанию. Находясь в университете, Толстой услышал от студентов хвалебный отзыв об одном из адъюнктов, который читал им лекции об историческом развитии политической экономии.