Я зажала уши руками и поняла, что этот жест для меня до боли привычен. Из груди вырвался протяжный стон и плач – даже не плач, а бесшумная истерика. Я скатилась с кровати и обняла себя за колени. Крики удалялись на кухню, и наступила долгожданная темнота. Я так и не разобралась, потеряла ли сознание или уснула. Но когда открыла глаза, стояла уже ночь. Правая часть тела сильно затекла и замёрзла от холодного, твёрдого пола. Я присела и привалилась к кровати. Когда слух пришёл в норму, я услышала новую порцию криков. В этот раз ругались оба родителя.
– Либо оставляй её здесь, и сама оставайся, либо вези в деревню! – орал отец.
Я приложила ухо к двери, чтобы слышать лучше.
– Я не уверена, что этот Джон не из её школы! Ты меня вообще слышишь? – кричала мама.
– Тогда отвези её в эту чертову деревню! – отрезал отец и зашагал по коридору мимо моей комнаты.
– А если это деревенский увалень? Ты об этом подумал? – не унималась мать, стук каблуков пронесся в сторону отца.
– Слушай, не смей портить наш отпуск! Либо деревня, либо пусть остаётся здесь с тобой, – дверь хлопнула, ознаменовав конец разговора. Отец поехал ужинать с кем-то другим.
На кухне что-то разбилось. Наверняка, кружка полетела в закрытую за отцом дверь. Я подбежала к окну. Отец сел в такси. Сегодня он не придёт, он никогда не возвращается домой, когда едет на такси. Я не могла сказать, счастливая ли они пара; в газетных заголовках и общественных местах они, безусловно, пытались такими казаться.
Мама отчаянно ударила в дверь моей комнаты.
– Это всё из-за тебя, Джоан! – крикнула она в гневе. – Это всё твоя вина! Слышишь?
«Ты разваливаешь семью, ничтожество», – подытожил внутренний голос. Я не спала всю ночь. Всё писала и писала на бумаге уже другие фразы. Не про любовь, а то, что диктовал мне внутренний голос: «Ты ничтожество, Джоан. Ты плохо выглядишь, ты глупая, ты никому не нужна, ты во всём виновата». Ручка протыкала и рвала бумагу; я обводила буквы, пытаясь сбросить их на бумагу. Пусть прекратят!
***
В дверь постучали.
– Джоан, вставай. Последний экзамен! – напомнила мама, как ни в чём не бывало.
Я опомнилась за столом: в лицо бил солнечный свет. Передо мной лежала изуродованная страшными чернильными словами бумага. Я скомкала листы и, научившись на своих ошибках, засунула страшные послания в глубину шкафа, на самую верхнюю полку.
Дальше всё было как во сне. Я еле добралась до зеркала: черные круги под глазами, измождённая бледная кожа, красные от слёз глаза. Мама извинилась и обняла меня, выбрала для меня одежду.
Мы доехали до школы. Мама зашла в класс и обсудила мой болезненный вид с учителем. Я выслушала все насмешки и села за стол. Раздали тесты с каким-то непонятным мне языком. Буквы прыгали и петляли. Я наугад проставила ответы и уставилась в стену. Мне уже было без разницы. Это не имеет значения.
Потом снова машина. Мама трепетно поправляет мне прическу, целует в лоб. Курит одну за другой. Я уже почти её не слышу. Ничего не слышу: ни птиц, ни машин, ни голосов. Всё как в тумане. Даже не различаю запаха сигаретного дыма.
– Что ты хочешь? Хочешь в кафе? – откуда-то из глубины послышался голос мамы.
Я отрицательно закачала головой.
– Ты должна есть, Джоан… Может, ты хочешь пить… давай по молочному коктейлю?– доносились обрывки фраз мамы.
Я потрогала языком засохшие губы.
– Я очень устала… – осипшим голосом сказала я.
