Дядюшка Томас покорно засуетился за прилавком. Мама обернулась на горе-семейку и окинула их долгим оценивающим взглядом.
Лицо мужа побагровело и стало ещё более неприятным. Жена, казалось, перестала дышать и уставилась на маму, с иголочки одетую даже для Нью-Йорка.
Продавец протянул пакет, мама отдала купюры.
– Доброго дня, Томас, сдачи не надо, – протянула мама.
Я прижала пакет с булочками к себе и двинулась к выходу, стараясь не смотреть на всю эту сцену и создавая как можно меньше шума. Было слышно только неспешный стук маминых каблуков.
– Пойдём быстрее, Джоан, – велела мама, но сама отнюдь не спешила. Стук каблуков замедлился, а, судя по громкости голоса, она обернулась через плечо и набрала в грудь воздуха перед «атакой».
– Здесь воняет подобием Нью-Йорка, – презрительно фыркнула мать и продолжила свой путь.
Я не видела «соседей», но слышала, как оба задохнулись, не в силах подобрать ответ.
Вот она, королева пафоса и унижений. Применяет своё «оружие», смазанное ядом, редко, но действительно больно, а не кидает смешные, надоедливые дротики по каждому случаю. Она не ранит, она уничтожает, заносит инфекцию, заставляющую гнить самооценку ещё долго. Я знаю, что это такое на собственной шкуре.
Мы удалились под противное сопение и ошалевшие взгляды. Мама победно села в машину и завела свой новый Мустанг.
***
После происшествия мы доехали до дома тётушки. Мама сидела за столом, элегантно запрокинув ногу на ногу, и, затягиваясь сигаретой, передразнивала горе-соседей.
– Ой, Генри! – гнусавила мама. – Эти булки совсем не как в Нью-Йорке…
Тётушка смеялась так, что время от времени переходила на забавное хрюканье.
Крис дома не было, она была на уроках скрипки – мама настояла и оплатила лучшего учителя в этом районе, потому что «если бы Джоан занималась музыкой, не была бы такой бестолковой».
Мы с Бананом, сидя на его лежанке, наблюдали за театральным представлением и считали минуты, когда же мама уедет, и можно будет выйти на прогулку. Моя компания, наверное, давно ждёт меня у того самого дерева на дороге.
– Может, останешься на денёк? – всё ещё с трудом сдерживая смех, спросила тётя.
Мы с Бананом забеспокоились. Мама бы точно не одобрила моих друзей, да и лишних проблем в долгожданное лето не хотелось.
– Хотя перспектива ещё "покошмарить" твоих соседей очень привлекает, – мы напряжённо задержали дыхание, – но всё-таки мне пора. Много дел, знаешь ли…
Мама встала, и Банан облегчённо выдохнул.
– Джоан, от тебя будет вонять псиной, – брезгливо предупредила мама. А я надеялась, что это были её последние слова, которые я услышу за это лето.
Как только машина скрылась за поворотом, я схватила рюкзак, поцеловала тётю и побежала по дороге мимо дома наших «любимых» соседей. На пороге играл мальчик. По-видимому, их сын. Хоть и было далеко, я успела рассмотреть его небольшой, но всё же лишний вес и тяжелые очки. Он выглядел потерянным и несчастным.
Из глубины дома слышались крики его родителей. Мальчик поднял голову и растеряно посмотрел на меня. Я улыбнулась и дружелюбно помахала рукой, не сбавляя темпа, и пронеслась дальше.
Мои попытки бесшумно подкрасться к друзьям были тщетны. Раздались счастливые девчачьи писки, и через секунду меня подхватили на руки. Это был тот самый лопоухий Джон; он кружил меня, пока мы не свалились на дорогу.
Рюкзак с грохотом ударился об пыльную дорогу, внутри что-то лопнуло и начало шипеть. Мо попыталась открыть его, и через секунду в неё ударила мощная струя из рюкзака.
