– Ещё не знаю, нам можно еще подумать два года.
Я успокоилась. Ведь ещё есть время. Кто бы знал, что я так и не смогу придумать, чем хочу заниматься, а родители будут каждый день говорить и намекать, как сильно разочарованы во мне.
Но рядом с Джоном я всегда чувствовала себя спокойнее. Вот и сейчас безмятежность накрыла меня летним, травянистым одеялом.
Мы шли мимо дома «земляков». Скрежетали сверчки, пели вечерние песни птицы, всё вокруг окрасилось алым из-за надвигающегося заката. Я вдыхала запах томного вечера первого дня лета.
– Эй, что уставился? – крикнул Джон, выдернув меня из грёз.
У низенького зелёного забора стоял сосед – сын той зловредной пары. Его лицо перекосило от волнения и удивления. Похоже, он ожидал увидеть меня одну, и, судя по примятой траве, ждал давно.
– Не надо, Джон, – взмолилась я. Мне стало жалко парня. Тот поспешил ретироваться. – Может, он хороший.
– Да ты только взгляни на него! – «Нью-йоркский сынок» выглядел жалко. Весь скукоженный, он быстрым шагом направлялся в дом, руки в кулаках нелепо подрагивали.
Как выяснилось позже, нового соседа звали Джим – сын Генри и Вивиан Миллер. Ему предстояло учиться с моими друзьями. И, возможно, я бы смогла убедить всех, ну, если не дружить, то хотя бы не трогать его, но репутация его родителей слишком снижала шансы.
***
С Джимом мы разговаривали, перевалившись через забор, пока я ждала своих друзей утром и вечером до захода солнца. Он оказался интересным парнем и напомнил мне саму себя в Нью-Йорке – неуверенный и словесно забитый своими родителями. Аутсайдер в школе, без друзей и с целой кучей комплексов. Так же, как и я, он чувствовал себя «без талантов» и «сплошным разочарованием». Мы обсуждали наших родителей часами. Только с ним я могла быть откровенна на эту тему.
Конечно, мои друзья его не приняли. Иногда мне казалось, что если бы я жила здесь и не была бы их «летним» другом, то, скорее всего, они и со мной не общались бы. Красотка Минди была болельщицей. Марк и Джон играли в американский футбол в школьной команде. Мо – главная заводила. Бо – профессиональный боксер и просто выглядел угрожающе. Я не вписалась бы в их компанию. Поэтому я жалела соседа и пыталась давать ему поддержку и тепло, как могла.
Друзья же психовали из-за этого, и тема совместного с Джимом времяпрепровождения была под запретом. А однажды всё вышло из-под контроля.
Середина лета начался с запаха тётушкиных блинчиков. Мы прямо в пижамах завтракали и пили кофе.
В Нью-Йорке выходить из комнаты в домашнем халате или тем более в ночнушке было под запретом. Пить кофе вне закона, громко смеяться, сутулиться, хмуриться и перечить – неслыханная наглость.
– В обители тётушки Нэт запретов нет, – пританцовывая, напевала хозяйка дома и наливала мне кофе.
– Всем доброе утро! – вышла заспанная Кристин.
– Доброе утро! – хором отозвались мы.
Шестилетняя Кристин недовольно взобралась на стул.
– Мам, я не хочу идти на скрипку, – прогундела она.
– Ну и не ходи, – разрешила Нэталин.
– Но ведь у меня талант! – запротестовала сама себе Кристин. Нэталин каждый день говорила это и так гордилась своей дочкой, что все окружающие были в этом уверены, включая девочку.
– Талант, – согласилась тётушка, не отрываясь от сковородки.
– И если я его не буду развивать, то согрешу, – эти слова прилипли к ней в церкви.
Все молчали, ответил только Банан, старый пёс, хрипло и коротко выпрашивая свежие блинчики.
