Туманный урок - страница 5

Примерно через полчаса юркий вернулся. Вода перестала прибывать. Ему пришлось отключить холодную и горячую воду, к которой было привязано отопление, не только у нашего дома, но и у всего района. На дворе стоял ноябрь.

После потопа нам срочно пришлось искать новое пристанище. Чтобы защитить пол от плесени, нужно было просушить его специальными машинами. Когда я их включала, воздух становился тяжёлым, дышать было невозможно, а окна не открыть. Сушить следовало недели две при регулярном тарахтении приборов. Затем следовало поменять пол. Деть я себя никуда не могла, учитывая, что даже час прогулки провоцировал осложнения.

И снова коробки, и снова новый город – недалеко от Франкфурта. В этот раз распаковаться до конца я не успела – один бамбинос объявил забастовку. Видимо, дальше терпеть бардак в столь стеснённых условиях желания он не имел. Я надеялась переходить срок и родить уже в новом году, но малыши решили справлять католическое Рождество уже вне меня.

Я пребывала в абсолютном спокойствии до той самой секунды, пока нам не объявили по телефону, что в больницу, где я наблюдалась, приезжать не надо. Мест не было. Сотрудники скорой помощи уверяли, что другая больница ничем не хуже. У меня же вертелась в голове всего одна мысль: «Опять в неизвестность. Опять чужой город, незнакомая больница, врачи… Это вообще что за бесконечное свидание вслепую с собственной жизнью?!»

На следующий день после кесарева сечения мне предписали встать и сделать пару шагов. Я орала благим матом, разумеется по-русски, – благо, никто в палате, кроме двух крошек-вишенок, меня не слышал. Постепенно привыкла: к боли, к ночным крикам, к вечному недосыпу. Жизнь начала обретать новый ритм.

В канун Рождества персонала в больнице сильно не хватало. Медсёстры носились по отделению, торопясь успеть на каждый вызов свежеиспечённых маменек. Я постоянно думала: как бы всё прошло в той больнице, где меня наблюдал главврач, где специализировались как раз на двойнях и больше, где я уже знала почти каждый угол, потому что лежала там на сохранении? Даже на занятия по родам начала ходить при той больнице. Получить ответы на все те вопросы никак не рассчитывала. Казалось, что везде хорошо, где нас нет. По радио в машине нам дали чёткий ответ…

В день праздника муж зашёл к нам в палату. Лицо его было бледным. «Что с ним? Это из-за новой работы? Или из-за рождения детей? А может быть, не понимает ещё, что вообще произошло?» Когда он шёл с только что приобретённой коляской для двойни ещё по Берлину, два проходящих мимо парня на чистейшем русском прокомментировали: «Во парень вляпался!» Но повод оказался другим. В новостях рассказали, что в больнице, где для меня не хватило места, от инфекции умерли два младенца. Рожениц и малышей разлучили, в больнице установили жёсткий карантин. Мы с мужем смотрели друг на друга и молчали. Тишину прервали проголодавшиеся крикуны.

Больницу я покидала с чувством, что будет непросто, но то, что в доме, куда так сильно хотела въехать, окажется настолько «весело», и представить не могла. Шикарный особняк с бассейном, пальмами и итальянской плиткой принял нас с распростёртыми объятиями. На первом этаже жил владелец, на втором – мы. Тогда я была уверена, что нам повезло, но ошиблась. Чехарда, начавшаяся ещё в Берлине, упорно не желала останавливаться. Приличный на первый взгляд бизнесмен оказался турецким барыгой. Как потом выяснилось, он прокручивал подозрительные сделки с украшениями, мобильными и бриллиантами. К нему периодически наведывались странные гости, и до балкона регулярно доносился запах марихуаны. Со временем становилось всё интереснее. Мы замечали характерные наклоны к столу с зажатой ноздрёй и звон бутылок. Ночные бабочки прилетали на эти звуки и запахи. Однажды одна припорхала на второй этаж и позвонила в дверь. Увидев меня с младенцем на руках, она спешно ретировалась, бросив «экскьюзми» на ломаном английском. Вечеринки не заканчивались, в отличие от моих нервных клеток. Хозяин же со временем тоже перестал умиляться двум ангелочкам с голубыми глазами. Его бесил топот ножек над головой в собственном же доме.