— У тебя был день рождения недавно? Я и не знал.
— Я не праздную его. Уже четыре года, — как-то так незаметно для меня вышло, что любая затронутая тема вела к печальному исходу. Или у меня вся жизнь выходила печальная? Не хотелось портить настроение, но и увиливать не хотелось. — В универе я подружилась с Машей. У неё тоже день рождения первого марта. Мы ещё смеялись, что Мара и Маша, в один день и год рождённые, не могут не быть родственниками. Да и дружили мы крепко, почти сестры. Дни рождения вместе праздновали. А потом Маша пропала. На отдыхе в Турции. Колька, её муж, года два побился в поисках, потом сдался. В том году женился второй раз. А я не могу праздновать день рождения, мне всё кажется, то Маша жива и с ней всё хорошо.
Глеб молча протянул через стол раскрытую ладонь. Я вложила в неё свою руку. Этот жест молчаливой поддержки для меня значил гораздо больше, чем многословные речи почти-бывшего мужа.
Сравнение Глеба с Игнатом меня утомляло, но выключить эту функцию в голове никак не получалось. Всё-таки мы с ним прожили вместе не год и даже не пять. Хотя дело не в количестве лет, а в качестве. Мы слишком тесно были спаяны, слишком мало у меня было своего: своего мнения, своего времени, своих друзей и интересов. Всё у нас с Игнатом было общее, ну и ещё что-то было его личное. Моего же личного не было ничего. Даже трусов, потому что большую часть жизни муж зарабатывал намного больше меня, а я сидела у него на шее.
Уходя, Игнат сказал одну очевидную вещь, которая с трудом, но дошла до меня через время. «Мы вместе взрослели, слушали одну музыку, ездили на одни тусовки. Мы упёрлись в свой потолок и не смогли его перерасти. Ты просто стала мне не интересна». Вот так, другие годами живут общими интересами, растут, а мы просто упёрлись в потолок.
Поначалу я дико злилась на эту философию Игната, считая, что так он просто прикрывает свою кобелиную натуру. А потом, рассуждая, пришла к выводу, что он прав. Прав в том, что я перестала быть ему интересна, я перестала его накачивать эмоциями, я перестала соответствовать его требованиям и ожиданиям.
Хотя это не отменяет элементарных понятий честности и чистоплотности.
Наш с Глебом вечер был спасён только благодаря его усилиям. Поговорили о вине, о кино, о собаках. О себе Глеб рассказывал вроде охотно, но крайне неинформативно, без подробностей.
— С браком не сложилось. Прожил пять лет с девушкой, а по итогу мы пришли к выводу, что в ЗАГС нам обоим не хочется, детей тоже не надо. Всё нас устраивало и так, пока не случился Костик. С ним надо было что-то быстро решать. Я оформил над ним опеку, занялся его здоровьем. Нанял Анну Ильиничну, поселил их к себе в квартиру. Перекроил график работы, да и жизни в целом, так, чтобы Костику было удобно. Во всех этих проблемах и заботах мы с девушкой потерялись и больше не нашлись. Разошлись тихо и мирно, без претензий.
— А где Костина мама? Отец?
— Кто отец, Лера и сама не знает. Она же моделью себя мнит. Карьеру делает. В тот момент у неё был папик, который оплачивал ей достойное существование, и агент, француз, который контракты ей добывал и помогал продвинуться. Оба мужика слились, как только узнали о её беременности. Лера вернулась домой. Ну а после оставила сына мне и опять ускакала на подиум. Здесь ей, видите ли, тесно. В серой, отсталой России, — Глеб хмыкнул. — Но я в выигрыше. У меня есть Костик. А у Леры — мечты о карьере. Каждому своё.
