– Плохо? – раздаётся за спиной, совсем близко.
– Плохо, – бросаю в сердцах.
То ли кричать хочется, то ли разрыдаться как ребёнок. От безысходности и поражения. Мне не победить его, сил не хватает и, что греха таить, мозгов тоже. Он, ясное дело, опытный, таких «кукол», наверное, сотня по городу ходит. Если, конечно, их не закрыли в психушке, ведь он сводит с ума в прямом смысле этого слова.
– Иди сюда, – мягким голосом, но требовательным тоном.
Обнимает меня за талию, к себе прижимает, обдавая горячим дыханием шею. В контрасте с ночным морозом это облако тепла вызывает мурашки по всему телу.
– Отпустите! – боясь, что это тоже часть его плана, я начинаю брыкаться, кричать и пытаться убрать его руки с моего тела.
– Успокойся! – приказывает на ухо, но я не слышу, продолжая трепыхаться, как только что пойманная рыба. – Прекрати немедленно! – ещё один приказ, который только сильнее раззадорил меня.
– Пусти! Ненавижу тебя! Манипулятор хренов! – продолжаю орать как резанная, но всё без толку, добиваюсь лишь того, что меня сильнее прижимают к крепкой груди.
– Успокойся, иначе это сделаю я, – обманчиво спокойно произносит.
– Убери от меня руки! – кричу, и не собираясь слушать его.
Кажется, у меня истерика, иначе не могу объяснить то, что на меня нашло. Устала, не столько он недосыпа, работы и пары часов в клубе, сколько от него и его преследования. Каким уродом надо быть, чтобы играть людьми, словно кукловод в театре? Какое у него каменное сердце, раз он ломает девушек ради одноразового секса?
– Ладно, – сухо бросает, и за одну секунду я сначала парю в воздухе, а мгновением после оказываюсь распластанной на тёплом капоте машины.
Руки распяты, полы шубы раздвинуты, короткое платье задрано, явив миру кружево чулок. Если бы кто-то проехал мимо, подумал бы, что Кузнецов снял проститутку прямо на обочине дороги, так ему не терпелось. И только я собираюсь возмутиться, потребовать, чтобы меня отпустили, прикрыться и не чувствовать себя такой уязвимой, нагой, как на тело наваливается что-то тяжёлое, а губы накрывают жадным поцелуем.
Первые несколько секунд я не понимаю, что происходит, почему минуту назад мне было так плохо, будто меня пытались вывернуть наизнанку, а сейчас так хорошо, спокойно. По венам разливается приятное тепло, из груди вырывается то ли стон, то ли всхлип, который мужчина тут же глотает. Не понимаю, когда мои руки отпустили, и почему они уже обвили шею Кузнецова? Почему от его гуляющих по моим изгибам ладоней я выгибаюсь навстречу как кошка? Почему вместо сопротивления я хочу, чтобы он не прекращал?
Внезапно грудь обдаëт холодом, соски съеживаются, превращаясь в твёрдые горошины, тело покрывается крупными мурашками. И так же резко меня окатывает жаром, когда чувствительных бусинок касается горячий язык, обжигая нежную кожу. Совершенно не думая головой, зарываюсь пальцами в мягкие волосы мужчины, удерживая его голову на своей груди. Правда, это и не требуется, он и не собирается отрываться от желающих ласк сосков.
Его руки спускаются по талии вниз, обхватывают бёдра и раздвигают их. А когда Кузнецов толкается в мою промежность, и тело содрогается, будто под высоковольтным напряжением, я понимаю, насколько возбуждена. Очень и очень возбуждена, раз даже через ткань его брюк и моих трусиков ему удалось доставить мне мимолётное удовольствие.
Я стону как последняя падшая женщина, выгибаюсь ему навстречу, подаюсь бёдрами вперёд, чтобы самой потереться об его внушительный бугор. Не чувствуется морозный воздух, только жаркие волны, которые без остановки накрывают меня снова и снова.
