— Думаешь? — Странный вопрос загоняет в тупик и нехило пугает, но парень весело смеется: — Я же сказал, никогда меня не благодари. Пошли.
Мы идем через освещенную фонарями площадь. Скейтеры, сидящие на мраморе у фонтанов, кричат ему:
— Харм, уже сваливаешь? — И он на прощание поднимает руку.
Нагоняю нового знакомого и стараюсь идти в одном темпе, хоть это и тяжело.
— Как они тебя назвали? — Надеюсь хитростью выведать имя, но он отрезает:
— Меня все так зовут.
— Как — так? Я не расслышала... — Положение не позволяет мне выказать явную заинтересованность, но от кошмарного любопытства зудят кончики пальцев. В знакомстве ведь нет ничего унизительного и страшного...
— Харм, — бросает он, и я завожусь еще сильнее:
— Харм? Вред? Но почему?
Парень дергается, а я мгновенно прикусываю язык. Только теперь до меня доходит: он раздражен так, что, кажется, готов убивать, но только глубоко вздыхает:
— Потому что я ломаю все, к чему прикасаюсь.
— Я тоже бываю неуклюжей... Брат даже называл меня криворучкой. Кстати, меня зовут Ника. Очень приятно.
Харм незаинтересованно кивает.
Несмотря на гитару и рюкзак за спиной, идет он настолько быстро, что за время нашего короткого разговора мы оказываемся в темном, заросшем тополями и кустами сирени дворе за пределами площади. Никаких кафешек в этой местности нет и быть не может, и в животе холодным комком сжимается страх.
— Куда мы направляемся?
— Ты же хочешь есть? Вот и успокойся. — Харм тормозит у обшарпанного дома дореволюционной постройки и толкает деревянную дверь первого подъезда. В лицо ударяет холодная непроглядная тьма.
— Дай мне руку. — Он крепко хватает меня за запястье. — Иначе свернешь тут шею.
Зрение выведено из строя, от паники слабеют колени, но жесткий захват его пальцев успокаивает.
Доверие. В обычных обстоятельствах я никогда бы не пошла домой к первому встречному, да еще и такому странному, но это прикосновение решило все.
По вереницам скошенных ступеней он тянет меня наверх, останавливается на площадке с выбитой лампочкой и, наконец, отпускает мою руку. Гремит ключами, подсвечивает замок зажигалкой, исчезает в черном проеме и щелкает выключателем. Шаг — и я оказываюсь в огромной старой квартире, похожей на музей.
Здесь давно не было ремонта: лепнина с коричневыми потеками потрескалась, позолота потускнела, выцветшие обои местами отошли от стен, углы захламили скопления коробок, а на поверхностях массивной резной мебели образовались залежи пыли.
Харм подталкивает меня вперед, обгоняет и включает свет на кухне.
Круглый стол, антикварные шкафчики, двухконфорочная плита с чугунной решеткой, допотопный абажур на потолке и пара разномастных венских стульев — вот и весь интерьер.
Я занимаю один из них, Харм вываливает из рюкзака пакеты с лапшой быстрого приготовления.
— Королевский ужин: бич-пакеты. С каким вкусом предпочитаешь? — По тону намерений не разобрать. Он серьезно?
Я вскидываю голову, но натыкаюсь на взгляд его огромных глаз. Он серьезно.
— Пожалуй... — Перебираю пачки и вчитываюсь в надписи на них. — Остановлю свой выбор на «Лагмане».
— Аналогично.
Он зажигает огонь под старинным медным чайником с мятым боком, падает на стул напротив меня и стягивает бейсболку.
Темная челка, выбритые виски и затылок, едва заметный пирсинг в брови и эти проклятые глаза... Красивый. Я физически ощущаю, как пропадаю, скатываюсь на американских горках и улетаю в космос. В присутствии Артема со мной такого почему-то никогда не случалось.
