Я стремилась соответствовать образу стального и сильного человека, а такие, как правило, не плачут. Однако, в самой глубине души я никогда не была таковой. Глубоко внутри меня таилась ранимая, хрупкая и сентиментальная личность. Я не хотела признаваться себе в этом. В сердце у меня вечная, кровоточащая рана, которая не заживает, и мне постоянно больно за всех. Я не понимаю, как люди переживают утрату. Как они способны хоронить своих детей, родителей и мужей, продолжая жить, несмотря на немыслимые муки душевной боли.
Приехала скорая, которая констатировала смерть. Следом – полиция. К этому времени в квартире собрались дочери: старшая Лидия с мужем, средняя Светлана. Приехал старший внук Влад. Последний раз мы так встречались первого января лет пять назад. Это была наша добрая семейная традиция. Правда, сейчас не хватает еще троих внуков. Мы четыре часа провели в ожидании машины из ритуального агентства, потому что она всего одна, которая обслуживала еще и межгород. В изнурительной тишине было мучительно сидеть. Поэтому я часто выскакивала на балкон без верхней одежды, слонялась из комнаты в комнату. Смотрела на незаправленную постель, чашку с недопитым чаем на кухонном столе и сорок семь моих неотвеченных вызовов в ее телефоне. Глядя на все это, думала: «Все это здесь, а человека больше нет. Ушла, как будто и не было. И это есть жизнь? Мы неизвестно откуда появляемся и куда исчезаем. Почему так происходит? Что дальше?»
В тот момент я не плакала. Наверное, пребывала в каком-то глубоком шоке и недоумении. Мне казалось, что я смотрю страшный сон и скоро должна проснуться. Возможно, не хотела показывать себя другую даже близким. Любое проявление слабости не для меня. Но в тот момент я об этом не думала. Зато дорога домой превратилась в затяжной вой. Появилась возможность выплеснуть накопившиеся слезы, прижавшись к крепкому мужскому плечу супруга.
Я не буду рассказывать о последующих днях, проведенных в оформлении необходимых бумаг, установлении причины смерти и покупке вещей гардероба, чтобы предать тело усопшей земле; в мыслях о том, что из этого мира ушла добрая и сильная женщина, оставившая лишь чашку с недопитым чаем на столе и светлую память о себе.
Мой распорядок дня мало чем изменился. Я вышла на работу, по-прежнему готовила ужины, гуляла с псом дважды в день. Во время прогулки с лохматым обязательно звонила маме. Вот уже неделю я по привычке доставала телефон и начинала набирать ее номер. Ведь я знала, что мне никто не ответит: мамы не стало, но я до сих пор не понимала, зачем я совершаю автоматические манипуляции с телефоном. Начинали душить слезы. Снег валил хлопьями, можно выдохнуть и причину красных глаз свалить на него. Только перед кем оправдываться? Окружающие сновали туда-сюда, не обращая никакого внимания на нас с собакой. Им вообще все равно, их ничего не волновало, кроме своих проблем и забот. Муж на работе до вечера. Вернется домой часа через три. До этого времени мои опухшие глаза придут в норму. Я до сих пор не понимала, как это возможно, что я не звоню ей каждый день, чтобы обсудить возникшую проблему, поделиться новостью или радостью.
Неделю назад я перестала быть дочерью. Начавшаяся полмесяца назад сезонная апатия превратилась в затяжную депрессию. Я понимала: для того чтобы пережить утрату, нужно время. Говорят, оно лечит. Я знала, что потребуется много сил, чтобы вытащить себя из этого состояния. Но не представляла как. Не знала, что люди делают, когда теряют близких, как продолжают жить. Это одиночество внутри самого себя, собственной жизни. Сейчас я внутри своего горя. И несмотря на то, что это наша общая утрата с сестрами, с моими племянниками, каждый проживает ее отдельно от остальных. Теперь мне не хотелось быть сильной. Быть тем человеком, каким я всегда хотела казаться. Я снова сдалась. Приняла решение отдаться полностью этой боли, которая грызла меня изнутри. Да, я могла бы и дальше скрывать свою хрупкую натуру, прятать слезы, но в какой-то момент стало очевидно: сила не в отсутствии чувств, а в умении жить с ними, открываясь миру, несмотря на боль. Что еще оставалось?
